«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев

После гибели Марченко наша эскадрилья как бы осиротела. Видимо, такой была его судьба: после пожара на Брянском фронте он уцелел, а здесь – нет. Из ветеранов с довоенным опытом уже никого не осталось, а из молодых с боевым опытом трое: исполняющий обязанности командира звена Привезенцев, старший летчик Лазарев и летчик Медведев. Был еще и четвертый – Боря Портненко. Но он летал очень мало, считался молодым, неопытным, и ему не очень доверяли. Зная о своем неумении летать строем, Боря тем не менее не особо переживал. Всегда балагурил среди однополчан, напевал разные песенки, больше о любви в манере одесских уркаганов. Сам он был одессит, очень любил этот красивый черноморский город и мечтал как можно быстрее попасть домой.

Я никогда не видел у него особого рвения летать. Но когда его включали в боевой расчет, он никогда не отлынивал. Любопытно, что, тянувшись всегда в хвосте на большой дистанции от ведущих и группы в целом, его ни разу не сбивали, как часто случалось с такими. Женя дожил до конца войны, стал командиром звена, был награжден тремя орденами. Но должность получил, пожалуй, не столько за деловые качества и летное мастерство, сколько за стаж. В полку он находился с самого начала фронтовой работы, и таких, как он, в полку остались единицы.

Несмотря на то что Привезенцев был выше меня по должности, Пстыго решил командиром АЭ временно назначить меня, словно заранее знал, что Толя через несколько дней погибнет. Случилось это в необычной обстановке. Во второй половине дня к нам в эскадрилью пришел командир с замполитом полка Лагутиным и парторгом Секачом. Невесело глядя на нас, он громко сказал: «Что приуныли, работяги? Остались без командира? Носы не вешать – война есть война! Без командира не останетесь. До прибытия нового обязанности комэска возлагаю на вас, Лазарев. Всем беспрекословно выполнять его распоряжения и приказы. Все слышали?» – громким и твердым голосом произнес он. Как только они ушли, Портненко первым спросил меня: «Как вас, позвольте спросить, теперь величать, товарищ командир, называть на «ты» или на «вы»?» Но его тут же одернул Привезенцев: «Ладно тебе, соображать надо, что говоришь. Все тебе смешки, язык почесать захотелось?» Зная характер Портненко, я на него нисколько не обиделся. Это было в его характере. Не будучи близкими друзьями, мы были с ним в неплохих отношениях и понимали друг друга.

За несколько дней до моего назначения имел место примечательный эпизод. В тот день была сплошная десятибалльная облачность с высотой нижней кромки 450–500 метров, позволявшая летать большими группами, чем пара или звено. Полку в составе двух эскадрилий предстояло нанести бомбоштурмовой удар по артиллерийско-минометным батареям на огневых позициях в районе железнодорожной станции Старое Село. Согласно моей фронтовой летной книжке, этот полет выполнялся 12 февраля 1944 года. Продолжительность его – 1 час 25 минут.

Задачу на полет ставил командир полка. Он подробно объяснил порядок действия групп. При постановке задачи детально объяснил порядок выполнения, вплоть до самых мелочей. По тому, как командир проводил подготовку к полету, они решили, что группу поведет он сам. Когда же он закончил, вдруг неожиданно для всех и особенно для меня сказал, что группу поведет младший лейтенант Лазарев, заместителем – капитан Святковский. Этого не ожидал не только я, но и весь летный состав полка. Заметив мое смущение и недоуменные взоры присутствующих, Пстыго, чеканя для убедительности каждое слово, повторил свой приказ.

При этих словах я бросил взгляд на сидевшего впереди меня Святковского. Лицо его побагровело. Такими же красными стали и уши. Это бросилось в глаза всем. Командир полка не доверил ему вести сводную группу полка. Командиру эскадрильи, капитану, почти вдвое старше меня, стало крайне неудобно перед летчиками. Тогда я не знал, что Пстыго, желая сыграть на самолюбии Святковского, решил таким путем проучить его за трусость. В последнее время этот комэск под любым предлогом увиливал от боевых вылетов, о чем я уже упоминал.

«Товарищ Лазарев, – обратился ко мне Пстыго, – согласуйте все, что считаете нужным по полету, со Святковским». После уточнения отдельных вопросов и доклада командиру полка о готовности группы получил команду на вылет. По пути на стоянку думал, как лучше выполнить задание. Не покидали мысли о Святковском. Не думал, что так бывает. Этот человек выглядел среди нас настоящим летчиком. Серьезный вид, кожаный довоенный реглан. В Обшаровке и Чапаевске он ходил в отличных хромовых сапогах – не то что мы, пришедшие из школ. Нас только в ЗАПе сумели обуть в ботинки с обмотками.

За неказистый вид нас принимали не за летчиков, а за простых солдат. С нескрываемой завистью мы смотрели тогда на таких, как он. Вспомнились и другие командиры, в частности Сухих. Когда мы, молодые летчики, без знаков отличия на погонах, спросили у него, скоро ли нам присвоят воинское звание, он в грубой форме ответил: «Как себя покажете в бою, такое и звание получите». Не прошло и года, как простой пилот-красноармеец, а теперь младший лейтенант поведет на боевое задание чуть ли не целый полк. До меня такие больше группы водил только командир полка и его заместитель. Для меня это был своего рода экзамен на готовность летать в качестве ведущего. Экзамен этот я выдержал. Задание выполнили успешно, группа вернулась без потерь. Полет выполнялся без истребителей прикрытия. При нападении «стервятников» пользовались маневром «ножницы».

После посадки, как и положено, командиры звеньев и Святковский доложили о выполнении задания и спросили, какие будут замечания. Принимая доклад от Святковского, я почувствовал, как от смущения у меня краснеют щеки. Получилось так, что я как бы поменялся с ним ролями. Не я, младший по званию и должности, докладываю старшему, а он мне. Такое же чувство, вероятно, испытывал и сам Святковский, ибо у него покраснело лицо. Но, как говорится, начальство не обсуждают – ему лучше знать, что и как делать. Принимая такое решение, Пстыго, видимо, считал, что лучше пусть будет немного ущемлен авторитет Святковского, который и так уже начал падать, зато будет выполнено задание и в полку станет одним подготовленным ведущим больше.

После полета с группой Святковского я стал к нему присматриваться как к летчику и командиру эскадрильи и обратил внимание, что Пстыго относится к нему с неприязнью, видимо, из-за его трусости. Это подтвердилось после одного случая. У нас в АЭ все еще продолжал летать самолет, на котором манометр масла показывал давление не более двух атмосфер. Что только с ним не делали инженер полка Перепелица и технический состав эскадрильи, но даже после нескольких замен манометра, чистки и проверки всей системы найти причину не смогли. Самолет этот одиноко стоял в конце стоянки. Летать на нем инженер полка запретил. Однако за неимением постоянно закрепленной за мной машины я продолжал на ней подлетывать. Перепелица об этом хорошо знал. Когда я возвращался на нем с задания, он обычно делал удивленный вид, подходил ко мне и начинал для проформы отчитывать. Потом обычно спрашивал: «Ну как, сегодня опять две атмосферы?» И, услышав, что все по-прежнему, досадно кивал, и уходил.

Так продолжалось довольно долго. О том, что я летаю на ней, знал и командир. Самолет продолжал жить. С заданий возвращался без особых повреждений, которые могли бы стать основанием для его списания как боевой потери. Сижу я как-то в кабине в ожидании команды на запуск двигателя. В это время появляется Иван Иванович и говорит: «Опять собрался лететь на этом драндулете? Вылезай и бери самолет Святковского». Выполняю его команду. Принимаю доклад механика самолета Струнина о готовности машины к полету. Вижу невдалеке Святковского. Судя по выражению лица, он чем-то недоволен. Но я не обращаю на это внимания. Сажусь в кабину, взлетаю. И сразу испытываю удовольствие: какая же приятная и отличная машина! Мотор сильный, управление легкое. Давно на таких не летал. Вот бы мне такую. Да, начальство на плохих не летает, подумал я. После посадки заруливаю на стоянку. Как обычно, механик интересуется: «Какие замечания по работе матчасти?» Их нет. Струнин уточняет: «А мотор нормально работал?» – «Отлично работал, и отличная у вас машина. Никаких замечаний по самолету нет».