Нарышкины, или Строптивая фрейлина - Елена Арсеньева

Вот уж воистину – «и всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет»…

Все это время я делала безумные попытки добиться свидания с Саввой, нанять для него хорошего адвоката, отправить еду и одежду… Конечно, сама я не могла появиться ни в Литовском замке[46], хотя он находился не столь уж далеко от меня, на пересечении Крюкова канала и реки Мойки, в Коломне, ни в присутственных местах. Обо всем хлопотала Варвара Петровна, которую я щедро снабжала деньгами. А мне оставалось только, переодевшись, как и прежде, бродить под стеной тюрьмы, оплакивая свою погибающую любовь.

Хозяин дома, где жил Савва (этого бедолагу полицейские чуть не записали в пособники), от злости выкинул на улицу все его книги и вещи, однако добросердечная Варвара Петровна их подобрала и снесла в те комнаты, которые снимала я. Среди них был и скелет с прикрепленными к разным костям табличками с их названиями на латыни. Сколько раз, бывало, приходила я плакать в комнатке, которая помнила еще звуки наших поцелуев и блаженные стоны, наши разговоры, наш смех… Одна лежала я на кровати, где раньше мы лежали вместе, тупо глядела заплывшими от слез глазами в пустые, неживые провалы глаз скелета, в выражении которых мне чувствовалось нечто трагическое и обреченное (о Господи, да какое же еще выражение может быть у скелета?!), или скользила взглядом по табличкам, прикрепленным к его костям, бездумно повторяя:

– Os frontale, maxilla, columna vertebralis, clavicula…[47]

Эти слова я помню до сих пор: столько раз их повторяла, что навеки зазубрила, а тогда я их твердила словно молитву, вознося ее к неведомым силам, заклиная вернуть мне Савву, дать возможность хотя бы увидеть его, если не прижать к себе! Но бессмысленно просить у мертвых о жизни, о живых чувствах…

Помню, как пыталась я увидеть его, используя одно правило, которое тогда велось в тюрьмах. По просьбе какого-нибудь благонадежного человека заключенных могли прислать к нему на дом, в усадьбу – разумеется, в пределах города! – для каких-нибудь ремонтных, строительных или огородных работ. Я трижды – с помощью Ариши и привратника нашего, Василия Егоровича – добивалась того, что к нам приводили заключенных. Ни разу не оказалось среди них Саввы… А потом я узнала, что никого не выпускают из тюрьмы до вынесения приговора, а если человек назначен к этапу, его тоже нипочем не отправят на городские работы, опасаясь побега.

Лишь только приговор был вынесен и прозвучало слово «Свеаборг», я немедленно отправилась туда. Арестантов должны были этапировать через месяц, то есть в крепости Савва оказался бы месяца через два, много – три. Мы с мужем в очередной раз были в ссоре, потому что ко двору я не возвращалась, чего он не мог ни понять, ни простить, а причину этого объяснить я не утруждалась. Князю Борису Николаевичу я просто написала, что еду на мыс Раханиеми, где мы хотели построить виллу…

И одновременно начали строиться два моих дома: один там, другой в Свеаборге.

Я не заглядывала в будущее, я только знала, что Савву не покину одного. Бог весть чего я только себе не напридумала, однако на Свеаборге у меня возникли кое-какие планы и я даже вошла в местное общество – с помощью добрейшего купца Синебрюхова, основателя тамошнего пивного заводика, который, сколь я слышала, и по сю пору процветает, принося доход моей внучке Зинаиде, ибо я вложила кое-что в этот завод, пока была в Свеаборге, и когда Борису Николаевичу об этом стало известно, он хоть и очень удивился, но весьма хвалил меня за деловую сметку.

Кой черт сметка! Я делала все, чтобы мое пребывание в Свеаборге, насколько возможно, не вызывало ни у кого подозрений. Я хотела сделаться здесь персоной если не привычной, то и не слишком одиозной, я начала даже сводить знакомство с тамошними чинами, пытаясь приблизиться к крепостному начальству, затеяв для местных властей один или два приема и даже побывав в крепости. Начальник тюрьмы… Вот странно, одни имена в голове держатся, а другие начисто, ну напрочь вылетают… Нет, не припомню ни имени его, ни чина! – очень забавлялся моим любопытством и вдруг с прищуром сказал:

– Вы, княгиня Зинаида Ивановна, так пристально любопытны к тюремной охране, словно задумала кому-то устроить побег из крепости.

Меня словно кипятком ошпарило.

Конечно! Я не намеревалась век жить здесь, созерцая сквозь слезы тяжелые стены, разлучившие меня с Саввой! Я мечтала так или иначе, хоть подкопом, хоть подкупом (на это я больше всего надеялась), вырвать его из узилища, отправить через Финляндию в Европу, например в Париж, и там с ним вновь соединиться. И вот я почти открываю свои планы, и кому!

Я прокляла свою глупость и неосторожность – зря решила, будто при общении со мной люди глупеют, тюремщик всегда остается тюремщиком! – но как-то отшутилась, уж не помню… Наверное, тоже не слишком умно.

С тех пор мне все казалось, что этот человек за мной следит, хотя, очень может быть, это я страхи на себя нагоняла, а он просто пошутил тогда… Но кто знает, как бы оно пошло, когда бы дошло до дела, но до дела и не дошло…

Я дождалась – арестантов привезли в Свеаборг. Только Саввы среди них не оказалось. Он умер в пути, и его свалили в жальник[48] где-то при дороге, сделав только отметку в сопроводительной бумаге.

Не помню, что со мной тогда было. Ничего не помню. Да и зачем помнить то, что пережить нельзя, а оно вот как-то пережилось неизвестно для чего…

И ведь еще надо было носить свою маску…

Я сильно заболела и несколько недель пролежала в своей комнате с видом на крепость, и в полубреду мне чудилось: то в одном, то в другом окне ее мелькает призрак Саввы, словно бросая мне упрек.

Глупости, за что он мог меня упрекать? Я бы жизнь положила, чтобы спасти его, вот только его жизни на это не хватило. И все же это постоянное ощущение своей вины перед ним меня преследовало. Почему, особенно часто говорила я себе, почему я не наняла каких-нибудь лихих людей и не устроила с ними нападение на этап? Почему решила, что побег из крепости будет организовать проще? Почему, почему не сделала того, этого, пятого, десятого?!

Все мы задним умом крепки, но моего заднего ума в конце концов хватило только лишь на упреки себе, да еще на то, чтобы понять и вполне осознать: Савву мне было нипочем не спасти. Скорее всего, любая затея с побегом окончилась бы провалом, о последствиях которого для меня и моей семьи страшно даже подумать.

Ну что ж, больше я и не думала.

Болезнь моя стала хорошим поводом покинуть наконец Свеаборг, который я ненавидела всей душой. И если вслед мне летели подозрительные взгляды крепостного начальника… как же его фамилия-то была… А впрочем, не бес ли с ним? Теперь мне было уже все равно.