Счастье Зуттера - Адольф Мушг

— Бэрли, — ответил Зуттер.

Моди бросила на него испытующий взгляд.

— Надо же, эту кошку я знаю, а вот хозяина — нет.

— Она досталась мне от прежней хозяйки, — сказал Зуттер.

— От госпожи Гигакс, — сказала Моди. — Вы ее знаете?

Руфь, значит, назвала фамилию мужа, а не свою девичью.

Зуттер сглотнул.

— Она переехала, но кошку с собой не взяла.

— В прошлом году она выглядела неважно.

Зуттер почувствовал, как его грудь сдавили три железных обруча Верного Генриха[26].

— Да, в прошлом году Руфь уже чувствовала себя плохо. Уехала. Очень далеко. Но кошка, — сказал он, тоже сбиваясь на диалект, — кошка у вас чувствует себя хорошо.

«Кошка останется у вас, а куда деваться мне? — подумал Зуттер. — Сейчас я здесь, но где окажусь завтра?»

— Вот справки о прививках, — шепотом проговорил он и положил тетрадку на стол.

— Он замурлыкал, — Моди отказалась от дальнейших расспросов. — Славный Бэрли. Я еще помню, что он любит есть. Надолго оставляете? На десять дней. Неплохо бы оставить и подушечку. Он сможет ее обнюхивать и будет чувствовать себя как дома. Только похудеет немного, как и в прошлые разы. Он у нас жилец уже опытный. К сожалению, тебе придется немного подождать, ладно? Твое помещение сейчас убирают. Пока погуляй немного. Мы отправим тебя в один класс с очень милыми котятами.

Она еще раз ощупала шрам, запустила пальцы в шерсть, помяла железы, открыла ему рот и пробормотала какое-то волшебное заклинание. Потом перевернула кота на спину и раздвинула задние лапы. Повернув голову, Бэрли увидел за окном кошек. Они сидели по одной на высоких выступах искусственной горки.

— Ну, Бэрли, прощайся с хозяином, — сказала Моди, взяла кошку и открыла дверь. Она осторожно опустила ее на пол, одновременно ногой закрывая проход еще трем, рвущимся наружу. Зуттер остался стоять перед стеклянным окошком. Остался за стеклом.

Кошка застыла там, куда ее опустили, выгнула спинку и прижала уши. Она нервно и осторожно принюхивалась, поворачивая голову во все стороны. Потом медленно, словно краб, стала пятиться вбок, вдруг пригнулась и, крадучись, зигзагами, спряталась в полупустом углу.

— Теперь ему хорошо, — сказала Моди.

— Вы знаете эту песню? — спросил Зуттер. — «Зачем ловить мне птичку? / Пускай она поет».

— У вас приятный голос, — сказала Моди, — и бернский диалект вы знаете.

— Руфь любила петь эту песню, — сказал он. — «Однажды пела птичка в саду среди ветвей, / Ее поймать хотел я и погнался за ней».

Кошка Руфи опустилась у дальней стены на передние лапы с нарочитой осторожностью, словно под ней был не пол, а минное поле. В то же время она поджала лапы, стараясь занять как можно меньше места. Ее мучил один вопрос — как сделаться невидимой, и Зуттер почувствовал желание немедленно уйти отсюда.

Повернувшись, он столкнулся с женщиной. Это была не Моди.

— Do you speak English?[27]— почти без акцента обратилась к нему Моди на английском. — This is my friend Ginger from Oklahoma[28].

— The End of the Trail[29], — сказала подошедшая.

Зуттер взглянул в усыпанное веснушками лицо, излучавшее жизнерадостность.

— Hi[30],— поздоровалась она.

— Hi, — ответил Зуттер.

Джинджер училась в колледже, название которого он сразу же забыл, в городе Чикашей, его название было написано на ее тенниске. Она изучала животных и любила их, поэтому писала работу об отношениях между людьми и животными и об определяемых в категориях культуры ожиданиях любви с той и другой стороны.

— С той и другой стороны? — спросил Зуттер.

— Sure[31], — ответила Джинджер. — Общаясь с нами, животные учат чужой для них язык. Не только они часть нашей эволюции. Мы тоже часть их мира.

— Джинджер хотела бы задать вам несколько вопросов, — сказала Моди, — she does it with everybody[32].

— But not with anybody[33], — уточнила Джинджер. — Ги… Я не могу выговорить твою фамилию. Можно я буду говорить тебе Эмиль?

Джинджер из Чикашей знала его фамилию, хотя и не могла ее выговорить. Значит, Моди знала, что случилось с Руфью.

Джинджер пригласила Зуттера в бар. У входа была стойка, украшенная реквизитом в духе любителей лошадей и трофеями. Сиденья были сделаны в форме седел и поворачивались вокруг своей оси. Джинджер, одетая в джинсы, проворно уселась и повернулась к нему, беззаботно раздвинув ноги. Зуттеру казалось не совсем приличным смотреть на нее в такой позе, поэтому он немного поднял голову и стал изучать ее серые глаза, которые лучились пугающей энергией. К счастью, она беспрерывно говорила, губы ее двигались, и в ее улыбке не чувствовалось подвоха. Зуттер уселся поудобнее.

Джинджер, стало быть, интересовалась отношениями между людьми и животными, уделяя особое внимание Швейцарии в сравнении со сходными или отличающимися моделями поведения в других странах, and with a view to these relationships being broken up by death[34].

— Как воспринимают в Швейцарии, — она произнесла в Цвицеленде, — утраты, какие обычаи и нравы наблюдаются при утрате вообще и при утрате любимого домашнего животного в особенности?

— Мы никогда не умели смиряться с утратами, — ответил Зуттер. — Yes, — сказал он, глядя снизу в подбородок Джинджер, — год тому назад от меня ушла жена. Сбежала со скрипачом-цыганом. Цыгане всегда ее восхищали, но что дело зайдет так далеко, я не ожидал. Она и сама играла на цыганской скрипке, этим природа ее не обделила. Зато обделила меня.

— Как долго вы состояли в браке? Могу ли я включить микрофон? — спросила она.

— Включай что хочешь. Сорок лет.

— Тогда у вас должны быть дети.

— Должны. Но они росли как на дрожжах и давно от нас слиняли. Один сын играет в национальной гандбольной команде, другой ораторствует на торжественных заседаниях, третий пишет программы для компьютеров. Хакер высшей марки. Мышка под его рукой так пощелкивает, что ни одна кошка не выдержит.