Только между нами - Алайна Салах

Ночевать у Матвея я не стала, чтобы не находиться в чужой квартире без него. Собрала ему сумку с вещами, купила две банки порошкового питания, которое, по заверениям фармацевта, должно восполнять в организме недостаток витаминов и белка, отвезла всё в больницу, а после приехала к маме.

Здесь вот уже второй час, лёжа в своей подростковой спальне, я сражаюсь с сумрачным состоянием и составляю план на завтрашний день. Навестить Матвея, написать заявление на увольнение, нанять грузчиков, чтобы перевезти вещи в квартиру на Зубовском. Поначалу мелькнула шальная мысль не забирать ничего: ни одежду, ни сумки, ни украшения, часть которых была оплачена Романом. Не хотелось давать ему повод раздуваться от мысли, что все шесть лет он выступал спонсором моей безбедной жизни. К счастью, здравый смысл вовремя меня остановил. Ни к чему этот горделивый апломб. Тому, кому хочется думать о других хуже, чем есть, едва ли требуется повод. Соберу каждую шмотку, отсортирую те, на которые расщедрился муж, и устрою благотворительный аукцион в пользу детей-сирот.

Ни прошлая бессонная ночь, ни полное моральное опустошение не становятся моими союзниками в борьбе за сон. Сознание то и дело жонглирует лицами мужа и его высокопоставленного приятеля в погонах, их сменяют воспоминания о больничной койке и уставших глазах Матвея. Удивительный мальчик. Ни единого упрёка, ни единого укоризненного взгляда. К насилию невозможно быть готовым, что бы он ни говорил. Ни один человек, имеющий хоть какое-то понятие о самоуважении и цивилизованности, не должен принимать жестокость.

За неплотно прикрытой дверью спальни слышится шорох шагов. Это мама до сих пор не ложилась. Она всегда боялась одиночества и сейчас наверняка проецирует свои страхи на меня. Возможно, думает, что я повторяю её судьбу, ведь после развода с папой она так и не нашла ему достойную замену. Едва ли мама когда-нибудь испытывала глубокую симпатию к Роману, но точно рассчитывала, что в этом браке я состоюсь как мать и жена.Однако об этом мне сейчас лучше не думать. И без того тошно.

Утром, приведя себя в порядок, я решаю первым делом заехать в офис, а уже потом навестить Матвея. К тому времени он как раз успеет позавтракать. Вчера при мне он так и не притронулся к еде, очевидно, чтобы не расстраивать. Мужественность, оказывается, совершенно не зависит от возраста. Некоторые и после сорока не способны понять, что означает быть настоящим мужчиной.

В офис я вхожу, закованная в броню отчуждения. Роман здесь: видела его машину на парковке. Можно было и не приезжать, ведь стереть моё имя из списка сотрудников компании ему не составило бы труда, но не хочется действовать таким способом. Если Роман потерял связь с цивилизованной реальностью, это не означает, что должна и я. Пусть хотя бы здесь всё будет правильно.

Из кабинета я забираю только личное: блокнот, зарядное устройство и косметичку, где лежат пудреница, антисептик и таблетки от головной боли. С сомнением оглядываю горшок с каланхоэ, стоящий на подоконнике. Я принесла его на вторую неделю своего возвращения в офис вместо погибшего спатифиллума. Хотелось добавить немного уюта в рабочую обстановку. Взять его или оставить?

Я подхожу ближе, примеряясь, и на пышной зелёной верхушке вдруг замечаю проклюнувшееся розовое острие. Осторожно трогаю его пальцем — убедиться, что мне не показалось и малыш-каланхоэ действительно пытается цвести. Это самое настоящее чудо. У мамы без каких-либо усилий цветут орхидеи, фиалки, герань и даже кактусы, но меня её дар садовода обошёл стороной. И вот надо же. Расцвел.

Приняв моментальное решение забрать его с собой, я аккуратно обнимаю рукой фарфоровый горшок, но меня отвлекает стук в дверь. На пороге появляется Вера.

—Привет, Стелл.— Она растерянно переминается с ноги на ногу, выглядя настороженной.— Ты…В смысле…— кивает на бумажный пакет с собранными вещами.

—Увольняюсь,— подсказываю я.— К тебе тоже планирую зайти с заявлением.

С коротким глухим звуком Вера прикрывает за собой дверь и понижает голос до едва различимого:

—Случилось что-то?

Ещё пару дней назад, когда она пользовалась моим безграничным доверием, я бы ей всё рассказала. Вера по-прежнему моя близкая подруга, но вываливать ей ужасы последних суток и обсуждать Матвея — этого мне не хочется. Просто не могу, зная её отношение.

—Это обычное увольнение. Всё идет по плану. Мы с Романом обсудили развод, и после этого я, разумеется, не останусь здесь работать.

—Обсудили, значит…— эхом повторяет Вера, на удивление не расспрашивая о подробностях.

Наверное, чувствует мою закрытость, которую я и не пытаюсь скрывать.

—Матвей второй день не выходит на работу, ты в курсе? Прошёл слух, что он конкурентам данные по проектам сливал.Ирка сказала, Родинский вне себя.

Я коченею. Вот значит, какую версию Роман подготовил. Пока Матвей лежит в больнице со сломанными рёбрами, он продолжает его топтать.

Позвоночник колет ледяными иглами. Просто ублюдок. Если эта информация пойдёт дальше офиса, Матвей не сможет найти работу.

—Это полнейшая чушь. Надеюсь, тем, кто знал Матвея, хватит ума не поверить,— чеканю я, подхватывая со стола пакет.— Вер, у меня времени мало. Зайдём к тебе, составим заявление, и я поеду.

Вера, растерянно кивнув, выходит за дверь, я иду следом. Меня трясёт. В офисе Матвея любили и захотели бы навестить его в больнице. А вместо этого будут думать о том, что всё это время общались с предателем. Теперь даже если информация о его избиении всплывёт, кто-то может назвать это заслуженной карой.

Хочется по очереди открывать двери кабинетов и выкрикивать каждому, кто в них сидит, чтобы не верили. Только страшно сделать ещё хуже. Шаг за шагом Роман приводит свои угрозы в жизнь. И самое паршивое в этом — осознание, что всё это по моей вине. Действия мужа ничем нельзя оправдать, но началось всё именно с меня.

Из офиса я выхожу почти вслепую и вслепую сажусь за руль. Мысли дрожат и путаются. Паника и бессилие стали моими неизменными спутниками в последние несколько дней. А ведь я когда-то считала себя умной и взвешенной. Этот кошмар планирует закончиться или только набирает обороты?

Дав себе пару минут на то, чтобы прийти в себя, я трогаюсь с места и лишь потом вспоминаю, что каланхоэ так и остался стоять в кабинете.

* * *

—Привет.— Я осторожно глажу плечо Матвея и старательно ему улыбаюсь. Пришло моё время проявить о нём заботу и беречь от ненужной информации.

Он пытается улыбнуться мне в ответ. Если вчера цвет его лица был землисто-серым, то сейчас он щедро разбавлен желтизной. Проступили синяки.

—Как дела? Как спала?

Мне приходится максимально собраться, чтобы расслышать то, что он говорит, и не заставлять его повторять снова.

Я придвигаю стул к койке и сплетаю наши пальцы. От этого жеста разрушительный ураган внутри немного стихает. Таким удивительным образом Матвей на меня действует.