Углицкое дело - Сергей Булыга

– Я не Иванович, я говорил уже. Зови меня просто: боярин.

– Боярин! – сразу повторил Авласка. И зачастил: – Боярин! Батюшка! Маркел Иванович! Вызволи меня отсюда, Христом прошу, они меня убить хотят!

– Кто это – они? – строго спросил Маркел, подходя к окошку.

– Да наши, губные, – ответил Авласка. – Они здесь все со мной. И Русин Селиванович здесь тоже. Шестеро их здесь, Маркел Иванович, а я один.

А, вот оно что, подумал Маркел, и эти тоже с ним, ой, весело! После поправил шапку и спросил:

– Ивашка Муранов, ты здесь?

– Здесь, – мрачным голосом сказал Иван Муранов, углицкий губной староста. И дальше быстро-быстро продолжал: – Маркел, не обессудь, не знаю, как тебя по батюшке, но что это такое творится! Почему нас сюда посадили? Я ли народ не сдерживал? Я ли не послал гонца к вам, свинью эту, упредить? Я ли не…

– Сам свинья! Сам свинья! – перебил его чей-то голос. – А кто начал! А кто подбивал! А кто велел бить в набат?!

– Тпру! Тпру! – крикнул Маркел. И когда там затихли, спросил: – А это кто? Руська, ты?

– Не Руська, а Русин Селиванович, – ответил Русин Селиванов сын Раков, углицкий городовой приказчик, правая, можно сказать, рука покойного государева дьяка Михаила Битяговского. – Русин, – еще раз сказал он. – Руська гусей пасет, не забывай это, Маркелка, я отсюда еще выйду, и сегодня же, потому что мне есть что сказать, а то, я вижу, распустили руки, а их укоротить недолго! А языки еще быстрей!

– Это конечно, это всем известно, – сказал Маркел спокойным голосом. – Если за слова поносные, тогда укоротить язык. А если казне поруха, тогда что?

– Что?! – грозно спросил Русин Раков.

– А то, – сказал Маркел, – что за укрывательство тайной корчмы тебе, Руська, мало не будет. А ты ведь укрывал!

– Чего?! – громко и даже с подвыванием спросил Русин.

– Того, – сказал Маркел. – Знающие люди говорят, что укрывал.

– Кто говорил? – задиристо спросил Русин.

– Да вот хоть Евлампий говорил, – сказал Маркел. – Евлампий Павлов Шатунов, голова кабацкий. Еще вчера говорил! А теперь уже не говорит. А знаешь, почему не говорит? Потому что его сегодня ночью отравили. И кто это сделал, ты знаешь!

Русин молчал. И все они там молчали. Маркел еще сказал:

– Вот так-то, голуби. – После сказал: – Вот каковы дела веселые! А то наши уже стали поговаривать, что, мол, зря мы с собой Ефрема брали, а Ефрем зря брал свою рубаху красную, чтобы в работе не маралась. А вот не зря! – И тут он даже засмеялся.

А за решеткой было тихо. Маркел грозно сказал:

– Авласка! – И когда тот отозвался, сразу же спросил: – Ты когда в корчме в последний раз был? В пятницу?

Авласка помолчал, после сказал:

– Ну, в пятницу.

– А когда царевича зарезали, ты тогда тоже там был? – быстро спросил Маркел, после сам же ответил: – Был! Был! А наливал тебе он или кто? Фома, что ли?

– Нет, не Фома, – сказал Авласка. – Фомы тогда там не было. Баба его была, Хивря эта. Хивря и наливала.

– А ты, – дальше сказал Маркел, – напившись там, пришел домой и лег спать. И тут хоть режь царевичей, а хоть кого еще повыше, тебе все равно! Так было?

– Так, – тихо ответил Авласка.

И тут вдруг опять заговорил городовой приказчик Русин Раков, он громко сказал:

– Вот-вот! Вот, правильно! Они здесь все такие ироды, Маркелка! Так князю Семену и скажи! Воруют углицкие, все воруют! А государев дьяк их унимал, срамил, не давал воровать – и тогда они его убили всем скопом!

– Ты что это?! – грозно вскричал Иван Муранов. – Что ты такое мелешь, старый пес?!

– Пес! Пес и есть! – раздался еще чей-то голос, наверное губного целовальника Никитки.

– Сами псы! – гневно ответил Русин Раков, и еще даже кинулся к самой решетке. Теперь Маркел увидел его голову и его руки, он ими схватился за решетку и продолжал с большим жаром: – Маркел! Слушай меня! Мне теперь что! Загубить они меня хотят, я знаю! Мишка с Гришкой, братья эти мерзкие, они в казну по локоть руки запустили, пресечь это надо, Маркелка, и по локоть им же руки обрубить, вот что Ефрему нужно приказать! И дайте мне бумаги, я буду челобитную писать на государево имя, я ему всё поведаю, Маркелка! – И тут замолчал и перевел дыхание, а после, сверкая глазами, спросил: – Так передашь?!

Маркел подумал и сказал:

– Грозные слова ты говоришь, Русин Селиванович. Да и не моего они ума. Да и писал ты уже одну челобитную, третьего дня, и боярин Василий ее уже читывал. Зачем ему еще одна?

– Э! – сказал Раков громко. Отдышался и сказал: – Так та челобитная была ему, боярину, а эта уже будет царю! Дашь бумаги на царя? А, что ответишь?!

– Ну-у! – сказал Маркел протяжным голосом. – Царь! Вот ты куда хватил! Тогда это тем более не моего ума. Ты это, про эту челобитную, должен говорить опять ему, боярину Василию, пусть он даст бумаги на царя или велит не давать, это он у нас державный человек, а я кто? Я человек маленький, моего ума дело – это тайная корчма, мне было велено ее сыскать, и вот я ее сыскиваю. Вот я и пришел по Авласку. Авласка в корчму хаживал. А ты, Русин Селиванович, разве тоже там бывал и сиживал и зернь метал?

– Тьфу на тебя! – громко сказал городовой приказчик.

– Вот то-то и оно, – сказал Маркел очень довольным голосом. И продолжал: – вот я и говорю, что ты не моего ума, Русин Селиванович, а моего – Авласка. И я сейчас пойду похлопочу, чтобы его отсюда взяли на двор на правеж, а то Ефрем засиделся совсем, говорит, что прямо руки затекли с безделья.

– А я? – громко сказал городовой приказчик. – А про меня ты им скажешь?

– И про тебя скажу, Русинушка, – сказал Маркел. – И попрошу. И боярин, знаю, на такое милостив. Принесут тебе бумаги, потерпи. А ты, Авласка, – продолжал Маркел, – тоже не спи, дожидайся, и за тобой скоро придут, – и с этими словами развернулся и пошел оттуда.

Выйдя к стрельцам, Маркел сказал:

– Так и не дали свету, ироды!

– Свет там не положен, – ответил всё тот же стрелец.

Маркел на это только гневно крякнул и вышел дальше, уже на крыльцо. Там тот стрелец, который раньше не пускал его, теперь насмешливо спросил:

– Ну, как? Расспросил злодея?

– Расспросил, – сказал Маркел сердитым голосом. – Много чего узнал! И мог бы узнать еще больше, если бы не здесь расспрашивал! Так ты же его не пускаешь, препоны чинишь! Ну так я теперь пойду к боярину и там скажу, что дело спешное и неотложное, но есть такие гады, которые…

– Ладно, ладно, не пугай! – дерзко сказал стрелец, не дав Маркелу досказать. И так же дерзко прибавил: – Не ты его сюда привел и не тебе его отсюда забирать!

Маркел на это только хмыкнул, развернулся и сошел с крыльца. А там прошел еще совсем немного, после чего остановился, осмотрелся… И увидел, что к нему идет какой-то человек. Человек этот шел очень быстро и при ходьбе махал рукой тоже очень решительно. Не к добру это, подумал Маркел.