Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков

его напишет. У самого поручика, как он чувствовал, дрожали пальцы. Полковник Грибель сошел с лошади после первых снарядов и поманил к себе знаком поручика: последний догадался, что в данный момент именно ему и предстоит прорваться сквозь ураганный огонь. Конь еле повиновался его воле, но все же прошел несколько шагов, отделявших поручика от полковника.

— Слезайте же с коня, поручик! — прокричал взволнованный полковник. — Вы же лучшая мишень! Мы, поручик, оставим своих коней: надо где-либо укрыться от стрельбы.

Сойдя с коня, Плешаков молча шел за полковником, предполагая, что, обосновавшись в лесу под прикрытием, они отдадут соответствующую команду полку.

Они обосновались в роще, но деревья не скрыли их от посторонних взоров: лесная местность привлекала всех, и сотни разъединенных нижних чинов также искали тут приюта.

Поручик Плешаков пользовался минутами передышки как преимуществом. Будучи полковым адъютантом, поручик сам не однажды представлял себе командование полком издалека: в ящике, на песке, он передвигал фигуры по мнимой пересеченной местности, с ветряками и избушками из спичечных коробок и с железнодорожным полотном из ниток. Все фигуры свободно подчинялись воздействию и проворству его рук, и игра была радостной: она напоминала детство, и русские военные вели подобные игры от времен потешных полков первого российского императора.

Первый российский генералиссимус Суворов присоединил к военной игре еще петушиный крик, однако господа офицеры русской армии приемом генералиссимуса не воспользовались — они признали полезным пробуждать нижних чинов от сна барабанным боем. Отдавая должное генералиссимусу Суворову, поручик Плешаков припомнил одну, ничем не объяснимую странность последнего: генералиссимус будто бы не боялся артиллерийской стрельбы, но когда начиналась гроза — гремел гром и сверкала молния, — им овладевал страх. Тогда генералиссимуса запирали в специальный оцинкованный ящик на колесах. Поручик также имел намерение спрятаться, однако оцинкованному ящику предпочел бы глубокое подземелье: немецкие снаряды, переименованные русскими нижними чинами в чемоданы, взрывали в земле глубокие воронки.

Поручик ждал тишины, но земля содрогалась ежесекундно, будто бы грудь ее вздымалась от неутешного рыдания. Поручик потерял счет времени, и все события мелькали где-то в отдаленном уголке его разума. Он окончательно растерялся, и только резкий толчок полковника привел его в чувство: канонада неожиданно для него смолкла, и ничего не было слышно, кроме громкого говора.

— Очнитесь же, поручик! — произнес полковник, как и всегда, мягким отеческим тоном.

— Виноват, Адам Карлович, мне кажется, я задремал на ходу, — ответил поручик и тут же почувствовал нелепость своего ответа.

Поручик быстро поднялся, чтобы освоиться, полагая, что все происшедшее было сном, а в данное время наступил момент его адъютантского подвига.

— Снимайте же оружие, поручик! — с некоторой раздражительностью приказал полковник.

Поручик повиновался без противоречия, но не понял происшедшего даже и тогда, когда увидел, что и сам полковник стоял без револьвера и шашки. Кругом копошились нижние чины, обезоруженные и встревоженные. Солнце отдавало опустошенному миру последние лучи, приветливые, как всегда, красочные же на редкость: в оранжевых просветах леса струились огневые полосы; поручик приметил, что в роще не было столько деревьев, сколько нижних чинов. Полковник Грибель объяснил поручику, что, по всей видимости, поражение потерпели обе дивизии корпуса и их незначительные осколки собрались тут, в роще.

— Мы полонены, поручик!

Поручик увидел, что на опушке леса, действительно, выброшено несколько белых флагов: флажки держали в руках нижние чины различных частей. Он отчетливо различал можайцев от невцев, звенигородцев от каширцев, каширцев от софийцев: полки перемешались, но нижние чины стремились в различных полковых нумерациях отыскать земляков.

Спускались сумерки, и торжествующие немцы объявили, что после сдачи оружия русские должны очистить поле битвы от многочисленных трупов. Поручика Плешакова они нарядили за старшего, дав под его команду свыше ста человек под конвоем двух вооруженных немцев: силы немецкие на этом участке были незначительны.

Поручик вышел из рощи на открытое поле, оно было седое от яркой голубизны предвечернего неба, долины застилались дымкой, перелески же окутывались мраком. Поручик ощупал аксельбанты и застыдился.

— Пристойно ли вам, господин поручик, быть в аксельбантах при отсутствии оружия? — с горечью заметил он сам себе.

— Поп, ваше благородие, в домашнем обиходе тоже носит подрясник! — сказал поручику нижний чин слова утешения.

Поручик удивился иронической меткости сравнения простолюдина, и ненужность аксельбантов и погонов для него стала очевидной; однако сорвать то и другое он не решился. Нижний чин, шедший с поручиком, остановился.

— Тут лежит тело знаменитого человека, ваше благородие! — с горечью в сердце сообщил он.

Поручик подошел к праху знаменитого человека, но ничего особенно не нашел на его искаженном лице: умер он от чрезмерной потери крови, недавно струившейся через рот.

— Знаменит был человек, ваше благородие, — подтвердил нижний чин, и еле заметные слезинки заблестели на его очах. — Он из моего села Карачуна, ваше благородие: при деревенском обиходе лучше всех обжигал глиняные горшки, а на военной службе мы все три года ели с ним из одного медного котелка.

Поручик не знал глиняных горшков, эмалированная металлическая посуда являлась его бытовой утварью, но что еда из одного котелка может принести дружбу, этого он не отрицал; ему стали понятны слезы нижнего чина, и он отвернулся. Подошли с носилками другие нижние чины, они осторожно положили на них тело знаменитого человека: тело его, соприкоснувшись с перекладиной, подпрыгнуло и выпало.

Поручик проводил тело до могилы, и нижний чин, не найдя у убитого друга губ, поцеловал его в подбородок. В дальнейших поисках поручик наткнулся на тело подполковника Одинцова, произведенного перед войной из капитанов. Шестидесятилетний воин лежал ничком: огромная шрапнель угодила ему в левый бок.

Поле с мертвецами от надвигавшейся ночи становилось жутким, от дуновения тихого ветра шевелились стебли бурьянов, но над недвижимыми темневшими точками из неведомой глубины поднимался покой — тягостный и непоколебимый. Плешаков не отходил от нижнего чина, и они совместно одолевали страх: команда разбрелась по полю, чтобы предать чужой прах испаряющимся сокам земли. Немцев-конвоиров поблизости не было, и поручика сопровождал нижний чин, его спутник в тишине текущей ночи.

Они нашли тело штабс-капитана Поддубного, рослого красавца, командира второй роты, и поручик пояснил нижнему чину, чем был в своем роде знаменит этот штабс-капитан, атлет по росту и могущественный по телосложению. Оказывается, перед отправкой на войну он танцевал в офицерском собрании гопака, держа при этом в зубах за крышку столик на два прибора. Присядка штабс-капитана была настолько равномерной, что он нисколько не расплескал соуса из судка и не выронил заливного поросенка из хрустальной вазы.

Нижний чин проникся уважением к неведомому ему штабс-капитану: если бы его силу и напор употребить в сельском