На рандеву с тенью - Татьяна Степанова

— Ну, с богом, — Островских крепко пожал руки остававшейся на страховке у входа Майе Арчиевой и другим спасательницам, которых охраняли сотрудники милиции, и перекрестился. Никита сделал бы то же самое, но у него были заняты руки.

Первые метров пятьдесят они ползли в темноте на четвереньках гуськом: Швед, Гордеева, Лизунов и Островских. Колосов был замыкающим и тянул за собой веревку. Вот ход круто завернул, сузился и под уклоном повел вниз, в недра холма.

Они ползли в темноте. Лампу впереди зажег только Швед, от других фонарей, по его словам, пока не было толка. Странное это было путешествие! Под землей все легкомыслие Колосова мигом как ветром сдуло. Чем глубже они спускались, чем уже становился коридор, тем тревожнее екало его сердце: «Как же мы отсюда выберемся? Мамочка родная, куда же нас несет?»

Но вот стало посвободнее, стены разошлись. Они очутились в маленькой низкой пещере, где можно было лишь стоять на коленях или сидеть. Из нее уходило сразу три коридора. Швед, подумав, повел их по крайнему правому, самому просторному.

Гордеева все время озиралась, освещая стены лампой.

— Что-то не так? — спросил ее Лизунов.

— Да нет... Я говорила вам, здесь останки птицы были. А теперь я их не вижу.

— Может быть, это не тот проход?

— Нет, я шла именно здесь. Тут впереди осыпь, осторожнее.

С грехом пополам они преодолели осыпь. Колосов подал руку Островских. Тот тяжело дышал. Но на все их вопросы о самочувствии отвечал бодро: ничего, просто духота.

Дышать было уже тяжело. Никита с тревогой думал: а что будет, когда там, наверху, запалят костры? Правда, те выходы удалены, но все же... Если дым заполнит коридоры, что они станут делать в этой земляной кишке?!

Швед и Гордеева рассматривали карту, это были листки кальки, наложенные друг на друга. Отчуждение между ними не исчезло, однако на время спуска все ссоры были забыты.

Двинулись по знаку Шведа дальше. Проход снова сузился, так что местами они буквально протискивались, рискуя застрять. Но вот коридор снова расширился, и они наконец смогли подняться в полный рост и нормально идти. Под ногами чавкала глина. Свет ламп выхватывал из мрака серый известняк.

Они вошли в так называемую горизонтальную штольню, пробитую древними землекопами в толще холма. Швед двигался все увереннее, сверяясь с картой, разглядывая стены и потолок, словно ища на камнях какие-то только ему известные приметы. Во время краткого отдыха он пояснил: незнакомый для него ход неожиданно привел их туда, где он уже не раз бывал. Штольня, по его словам, имела самостоятельный выход на поверхность, располагавшийся недалеко от моста, вниз по течению ручья. Сама же штольня вела в так называемую камеру Царицы. Это и был тот самый седьмой маршрут.

— Здесь до выхода примерно километр, — Швед сверился с компасом. — Штольня прямая, как тоннель. Идти легко. Там только одно препятствие на пути — провальная шахта, такой колодец глубокий, заполненный водой. А так маршрут вполне проходимый, даже не очень сложный. А мы с вами сейчас окольным путем пробирались, я не знал про этот ход.

— Ну, теперь знаешь, следопыт, Чингачгук. — Лизунов снял каску и вытер вспотевшее лицо. — А штольню эту твою и я знаю. Мы как раз этот вход и искали тогда, когда труп под мостом нашли.

Из их дальнейшей беседы Никита понял, что тоннель к камере Царицы известен в округе столь же широко, как и Большой провал. Это были две основные визитные карточки Съян, до некоторой степени местные достопримечательности. Сейчас, узнав об относительной несложности этого седьмого маршрута, Колосов, как некогда и Катя, удивился тому, что Швед до сих пор его избегал и не сопровождал сюда спелеологов, хотя легко мог бы это сделать.

— А где эта камера Царицы? — спросил он проводника. — Далеко?

Швед махнул в темноту.

— Надо осмотреть столь легендарное место, — сказал Никита.

— Но мы же хотели сначала обследовать коридор, где я видела кровавые пятна, — возразила Гордеева. — А для этого нам надо там левее свернуть.

— Сначала осмотрим камеру, потом вернемся, — сказал Никита.

Швед поднял лампу, молча указал куда-то наверх. Они увидели на высоте двух человеческих ростов грубо высеченный в известняке крест. Чуть дальше на стене был еще один.

— Тут они везде, — сказал Швед тихо. — Обереги. Кто здесь камень добывал, так хотел себя от Нее обезопасить.

— От кого? — тревожно спросил Островских. — О ком ты говоришь, Павел?

Швед, не отвечая, пошел вперед, махнув им — идите следом, только не поскользнитесь.

Ноги их и правда то увязали по щиколотку в жидкой грязи, то разъезжались, как на льду. Никита то и дело спотыкался, терял равновесие, чертыхался. Идти было не так уж и далеко, но из-за размытого грунта времени на это ушло немало. Колосов глянул на часы: полвторого, там, наверху, уже у входов вовсю пылали костры. Но дыма пока еще они не чувствовали.

Однако с некоторых пор Колосову начал мерещиться какой-то сладковатый тошнотворный запах...

— Ничего не чувствуешь? — спросил он Лизунова.

— У меня нос заложен, а что?

— Да вроде падалью несет.

— Верно. — Подошедшая к ним Гордеева принюхалась. — Наверное, какое-нибудь павшее животное, но это не здесь, это где-то ближе к входу.

Кресты на стенах начали попадаться все чаще — выбитые в известняке, нарисованные копотью. Они окружали их со всех сторон, словно действительно ограждали от чего-то, способного наброситься из темноты.

Колосов увидел бледное лицо Островских. Он смотрел на кресты, губы его шевелились.

— Вам плохо, Олег Георгич?

— Ничего, сердце жмет маленько. О чем это Паша говорил, я не понял? От кого эти обереги?

— Да сказки все это про какое-то луноликое привидение.

— Ах это, — Островских поморщился. — Да, слышал, мне жена рассказывала, еще в детстве ее этим подземельем дед пугал. Я думал, это все небылицы. А тут и правда кресты кругом.

— Мы почти пришли. — Швед остановился. — Вон вход в грот. — Сам он, однако, не сделал и шага вперед.

Все, кроме него, начали протискиваться в тесную щель, пробитую в известняковой породе, светя фонарями.

Открывшийся грот был небольшим Возле дальней от входа стены из земли торчало два камня. Один высокий, почти в человеческий рост, отдаленно по очертаниям напоминал женскую фигуру — широкобедрую, приземистую. Второй камень, более плоский, лежал у его подножия.

Гордеева подошла к камням, потрогала их.

— А говорили, на камне круг краской намалеван, а тут никакой краски нет. — Она водила фонарем, шаря по стенам и потолку. — Правда, это немного напоминает жертвенник, но...

Ее фонарь неожиданно погас. Словно его задули.