Магистр - Валерий Большаков

– Допросишься, Акила! – принёсся ответ.

– Хо-хо! Хомяков и сусликов не боимси!

– Иди помогай лучше!

«Белкам» становилось труднее вращать колёса – варяги стояли на четвереньках внутри обода и с усилием переступали. Их товарищи стали помогать снаружи – подпрыгивали, хватаясь за перекладины, тянули колёсо вниз под собственным весом.

– Готово! – крикнул Турберн, вбивая стопор. – Держится!

– Заряжа-ай!

И вот ещё одна глыба помещается в пращу.

– Стоп! – сказал Олег. – Тудор, молот у тебя? Разогни-ка этот крюк.

– Зачем, дорогой? – удивился Железнобокий. – За него ж конец пращи цепляется! Ежели разогнёшь его, праща скорей откроется!

– А я этого и добиваюсь – тогда снаряд полетит по крутой дуге, ударяя сверху.

– Тогда ладно…

– Пускай!

Тудор стукнул по стопору, и шатун мощно пошёл вверх, вытягивая за собой пращу, закидывая её… Вот праща открылась, и ядро полетело в цель, врезаясь в стену за протейхизмой и разворачивая кладку. Донёсся приглушенный расстоянием грохот валящихся камней, восклубилась туча пыли.

– Эгей, Олежа! – воскликнул Турберн. – Гляди-ко, белым машут!

Над стеной неистово мотался белый лоскут, прицепленный к копью.

– Вот что значит требукет, – назидательно сказал Железнобокий, с кряхтеньем усаживаясь на раму. – Раз, два, три – и готово!

Варяги оживлённо переговаривались, обсуждая «чудо-оружие», но бдительности не теряли – три сотни стояли в полном боевом, со щитами и при мечах, готовые отразить атаку хоть из крепости, хоть из города.

Пыль над протейхизмой рассеялась, и через завалы перебралась целая делегация – человек десять вооружённых людей. Впереди шагали двое – Ипато и высокий, сухощавый человек с длинным лицом и большими жёлтыми зубами.

– Ишь, морда какая, – пробурчал Инегельд. – Ну лошадь – лошадью!

– Знатный, чай, – определил Турберн. Делегаты подошли ближе, и Витале Ипато представил человека с лошадиным лицом:

– Герцог Гаэтанский!

– Я ж говорил… – проворчал Железнобокий вполголоса.

Олег улыбнулся и небрежно поклонился герцогу.

– Рад видеть его светлость в добром здравии, – сказал он. – Надеюсь, вы не будете против, если мы займём эту крепость? Временно, разумеется, временно!

Герцог сжал губы и подвигал туда-сюда нижней челюстью, в этот момент более походя не на лошадь, а на корову.

– Чего вы хотите? – выговорил он неожиданно высоким и звонким голосом.

– А я как раз размышлял над этим вопросом. Мы склонны начать осаду Гаэты. Или, это самое, пойти на приступ… Быть может, ваша светлость подскажет нам третий выход из положения?

Герцог снова изобразил жвачное и сказал деловито:

– Я дам вам хороший выкуп.

Он назвал цену – и лица варягов украсились довольными улыбками.

– Это мудрое решение, – оценил Олег хозяйственный подход его светлости. – Сумма нас тоже устраивает.

– И я готов заплатить вам вдвое больше, – продолжил герцог с нажимом, – если вы защитите мой город от подступающих ромеев!

– Ромеев?!

– На Гаэту ополчился доместик Феоклит Дука. Сюда идут несколько тысяч конных и пеших, чтобы разграбить наш город!

– Ах, вот оно что…

Олег не стал посвящать герцога в планы базилевса – не надо его высочеству знать, что его величество сам послал варягов «бомбить» города-порты, заигравшиеся в независимость. Однако Феоклит Дука занёсся не по чину… Как минимум, превысил свои полномочия. Видать, жалкие победы в Апулии сподвигли доместика отыграться на Гаэте, а заодно перебежать дорогу магистру и аколиту. Ну-ну…

– Я не позволю Дуке учинять произвол, – твёрдо сказал Сухов. – Доместику нечего делать у стен Гаэты. Или он уберётся сам и уведёт своё войско, или мы заставим его убраться! Только плата вперёд.

Герцог улыбнулся, поразительно напомнив ржущего коня, и стал торговаться. Тут и светлый князь подтянулся, изображая то тяжкое сомнение, то бурное негодование. Наконец, высокие договаривающиеся стороны пришли к соглашению – варяги на время занимали крепость и располагали свой флот в гаэтанском порту. Выкуп и плата за службу вносятся тут же (и делятся по справедливости!), после чего варяжская тяжёлая пехота укрепляется конницей герцога, и все с нетерпением ждут ромейское войско…

Олег лежал у костра на песочке и глядел в небо. Искры да подсвеченный дым мешали любоваться звёздами, зато создавали этакий пещерный уют. Сухов любил такие моменты бытия, когда отдыхали и тело, и душа. Натура у него была деятельная, но дела вершат днём, а ночью не грех и полениться.

Прошуршали шаги, и рядом опустился Пончик.

– Пр-рывет… – сказал он вяло.

– А что так тускло? – улыбнулся Сухов.

– Устал. Угу… Слушай, Олег, а ты не боишься нарушить приказ базилевса? И вообще, как же это – биться со своими?

– Какими своими, Понч? – зевнул магистр. – Свои – вон, кругом меня сидят. А если кто и нарушает приказ, так это Дука. Сказано ему было – сидеть в Апулии и не высовываться, колошматить бунтовщиков и ждать, пока Ландульф не скомандует «отбой». А он сюда прёт! Думает, если у него там ничего не вышло, то в Гаэте всё получится как надо. Ага… Щас!

Пончик поёрзал и сказал задумчиво:

– Знаешь, я вот, когда сюда плыл, додумался до… Короче, мне представилось, что люди – хуже животных…

– Очень свежая мысль.

– Да нет, ты не понял! Понимаешь, вот звери в стаю сбиваются или в стадо, а нам этого мало – наши вожаки жаждут и другие стаи под себя прогнуть. И начинается война… Каменными топорами бились, потом стали бронзой горла резать, нынче вот сталь в чести. А психология та же!

– Да какая там психология, Понч… Голые инстинкты. Знаешь, у кого стремление к власти выражено сильнее всего? У самцов бабуинов! Или у павианов – не помню точно. Но ведь людям нужно собираться в стада, они сами этого хотят – жить в куче. Люди даже с угнетением готовы мириться, лишь бы их не сильно прижимали, лишь бы хоть какое-то спокойствие и мир. Тут, знаешь, интересная штука наблюдается. Всегда мы, от самых пещер, стремимся соблюсти баланс между свободой и безопасностью. Диктатура так всех прижимает, что оставляет тебе узкую тропинку – шаг влево, шаг вправо карается расстрелом. От свободы одно название остаётся, зато жить безопасно. Плохо, скудно, но безопасно. Демократия дарует свободу, но не гарантирует безопасности. Просто потому, что права и свободы распространяются на всех – на бандитов и на их жертв, на богатых и нищих – короче, на всех разом. Понимаешь? Вроде же всё хорошо – свободные выборы, цивилизация, то-сё… А перед варварством демократии бессильны! Помнишь, был такой СССР?