Гремучий ручей - Татьяна Корсакова

– Теперь никакой. – Не сработало… – Теперь одно ясно, ты здесь, чтобы за брата отомстить.

– Донесете? – спросил Сева с горькой и одновременно дерзкой усмешкой. Дурень…

– Врезать бы тебе, Сева, – сказал Григорий устало. Ну что ты с ним будешь делать! С одной стороны, молодой, яростный, неосмотрительный, а с другой, наблюдательный и неглупый. И про лабораторию фон Клейста знает. Если конечно не врет. – Где эта лаборатория? – спросил он вместо того, чтобы врезать. – В доме?

– Нет. – Парень мотнул головой. – Под разрушенной часовней.

Под часовней, значит. До часовни Григорий добрался бы очень нескоро, сначала бы стал подвалы обыскивать.

– Откуда знаешь?

– Следил.

– За фон Клейстом?

– Да.

– Убить хотел?

Парень ничего не ответил, снова сжал кулаки.

– Он почти всегда ходит со своими псами. Что, если бы почуяли?

– Тот раз он был один. – Всеволод вздернул подбородок. – Один шел в сторону часовни. Я пошел следом. Подумал, что лучшего случая не представится.

– Дурень… – Григорий не смог промолчать. Вот только парень его, кажется, даже не расслышал. Ему хотелось выговориться.

– Темнело уже. Еще не вечер, но уже сумерки.

– Тут что ни день, то сумерки, – пробормотал Григорий себе под нос.

– Он зашел в часовню. – Всеволод смотрел куда-то поверх его головы, словно бы видел что-то другим не видимое. Или просто вспоминал. – Я остался ждать. Сначала думал, он скоро выйдет, а ждать пришлось больше часа.

Больше часа. И все это время фашист провел с его сыном, с Митяем провел! Теперь уже сам Григорий сжал кулаки в немом бессилии.

– Он вышел… – Парень замялся.

– Он вышел, а ты не смог его убить, – сказал Григорий. – Человека убить, Сева, непросто. Уж я-то знаю, что говорю.

– Он не человек…

– Я знаю. Зато ты человек, парень. Что ты сделал?

Всеволод долго не отвечал, о чем-то напряженно думал, но, когда заговорил, голос его звучал твердо.

– Я подумал, что часовня разрушена, и там нечего делать больше часа. Но этот… гад все равно что-то делал. Я решил осмотреться, обыскать там все.

– Обыскал?

– Да.

– И что-то нашел?

– Нет.

Григорий едва не застонал от разочарования. Столько времени потрачено зря на пустые разговоры!

– Но я уверен, что где-то там должен быть потайной вход, – сказал Сева твердо.

– Почему ты в этом так уверен?

– Потому что я не выдержал… Когда прошло полчаса, я подкрался к часовне и заглянул в окно.

– И?..

– И этого гада там не было!

– Помещение большое? – тут же спросил Григорий.

– Небольшое. Да и негде там прятаться – одни руины.

– Ясно. – Григорий сунул папиросу в карман, велел: – Домой иди.

– А вы?

– А я прогуляюсь.

– Я с вами! – Парень схватил Григория за рукав. – Прогуляюсь. А по пути вы мне расскажете, зачем вам все это.

Эх, нужно было врезать. В воспитательных, так сказать, целях. Но сейчас уже поздно, вон как вцепился – как клещ! Григорий вздохнул, уже собрался соврать что-нибудь поправдоподобнее, когда услышал тихие шаги, а следом на фоне белых стен оранжереи увидел темный силуэт и предупреждающе приложил палец к губам.

– Это я, Гриня… – послышался знакомый шепот. – Что ж вы разорались-то на всю округу?

Тетя Оля! Легка на помине! А Сева встрепенулся, кажется, даже зубами скрежетнул от ярости.

– Успокойся, – велел Григорий едва слышно, а потом сказал: – Да вот работу проводил разъяснительную, объяснял молодежи, что к чему.

– Объяснил? – Ольга появилась из темноты как-то слишком уж неожиданно. Вот только что темный силуэт на фоне белой стены, а вот уже стоит прямо перед ними, смотрит строго. Пусть бы на Всеволода посмотрела. Ну, этим своим взглядом.

– Ну, как умел. Мы это… мы, тетя Оля, с Севой кое-что нашли в водонапорной башне, – сказал многозначительно. Она же умная, она все поймет. – Вам бы самой посмотреть, а? Вот сначала на Севу, а потом на башню. – Многозначительности в голосе совсем уж много. Хоть бы не переборщить.

– Да что вы с ней разговариваете?! – Всеволод говорил злым шепотом. – Зачем докладываете этой?

– Угомонись, – сказала тетя Оля таким голосом, что мальчишка тут же поперхнулся теми словами, что хотел сказать. – Что он видел? – А это уже ему – Григорию.

– Все. А еще он знает, где мне искать… – Не договорил, замолчал. Тоже многозначительно. – Вы бы глянули, тетя Оля. На всякий случай.

– Не могу. – Она покачала головой. – Бесполезно.

– Вообще бесполезно или в конкретном случае?

– В конкретном случае. Я уже смотрела.

– О чем это вы? – сунулся было Сева, но Григорий на него шикнул.

Вот же какая незадача! Значит, не поддается пацан гипнозу! Что ж с ним теперь делать-то?

Он так и спросил, а Ольга лишь пожала плечами.

– Теперь поздно, – сказала холодным, незнакомым каким-то голосом.

– Так ведь мальчишка еще. – Григорий все еще надеялся, что она придумает какое-нибудь правильное решение. Палочкой махнет волшебной, или там помелом… А она говорит, что все поздно…

– Он уже не мальчишка, Григорий. Дети сейчас быстро взрослеют. Тем более, после того, что он увидел.

Вела она себя как-то странно. Вроде бы, с ними разговаривала, а вроде бы прислушивалась к чему-то. Да кто их, ведьм, разберет?!

– Так что делать? – спросил Григорий со злостью.

– Расскажи ему.

– Про кого? Про Зосю ему рассказать?! – Злость накатывала жаркой волной, впивалась в щеки острыми когтями.

– Про Митю. – Сказала, как отрезала, Ольга. Замолчала надолго, а потом вдруг велела: – Уходите. Мне нужно побыть одной.

И так это было сказано, что ни Григорий, ни пацан не рискнули с ней спорить. Было что-то такое в ее голосе – и захочешь, а не ослушаешься. Словно бы силой их развернуло, словно бы силой поволокло к выходу из оранжереи. Или это просто порыв ветра?

На выходе Григорий не выдержал, обернулся. Тетя Оля сидела на каменной лавочке у заполненного остатками снега пруда. Не женщина, а мраморная статуя. Или гранитная. Она ж из гранита сделана, а не из плоти и крови! Она даже той лесной твари оказалась не по зубам!

* * *

…Скамейка была холодной, точно гранитное надгробие. Но Ольге нравился этот успокаивающий, гасящий жар тела, холод. И место нравилось. Вода в прудике журчит, роза благоухает, птицы поют. Все для нее. Все, как она любит. Как любила… Раньше любила, а сейчас не понять, чего хочется, что с ней такое, что не так.