Камеи для императрицы - Алла Бегунова

Тем не менее хан никогда не упрекал Лейлу. Дело было в том, что он знал ее ребенком. В Румелии поместье ее отца, важного придворного чиновника турецкого султана, часто выполнявшего дипломатические поручения, находилось рядом с владениями Гиреев. Младшая сестра Шахин-Гирея играла с пятилетней Лейлой, подвижной, озорной, похожей на кудрявого ангелочка. На правах старшего он наблюдал за малышами и в тот год решил для себя, что когда-нибудь эта живая куколка останется с ним навсегда.

Из Стамбула в Бахчи-сарай Лейла привезла целый сундук книг, коробки с красками и свитки китайской рисовой бумаги. В трех комнатах, отведенных ей в гареме, на стенах висели пейзажи, изображающие ее родные места в Румелии, на полках стояла медная и фарфоровая посуда, подаренная ей матерью, а в гостиной на самом видном месте висела большая картина, написанная маслом, — «Закат на Босфоре».

Наблюдая за приступами тоски, иногда мучавшей Лейлу, хан разрешил ей совершать краткие поездки к морю: в Ахтиар и в Балаклаву.

Две недели назад Лейла вернулась из такой поездки на берег моря. Она была в Балаклаве. Там она наблюдала шторм, сделала много набросков и в упоении рассказывала своему господину о мириадах морских брызг, обнимающих скалы, о деревьях, стонущих от порывов ветра, о грозовом, темно-пурпурном вечернем небе.

Как назло, позапрошлой ночью кто-то ходил по клумбам в саду гарема, сломал и бросил на землю самые красивые из ее орхидей. Лейла заперлась у себя. Хан пошел ее утешать, и тогда она прочитала ему новые стихи:

Люблю глядеть я на цветок в моем саду.

Люблю его чудесный аромат и чистоту.

Как нежен, как приятен мой цветок!

Но только он сегодня одинок.

Ни лучик солнца, ни веселый ветерок

Не могут освежить цветок…

Но что случилось? Не скажу.

Ведь ясно — больно моему цветку…[45]

Если бы Лейла, как Хатидже, была помешана на сексе, то день и ночь с мужем, наполненные горячими ласками, сразу бы успокоили ее. Если бы Лейла, как Мариам, отдавала все силы дому и детям, то щедрые подарки и долгие разговоры о том, что в их жилище надо бы еще построить, починить или прикупить, восстановили бы ее душевное равновесие. Но третья жена Шахин-Гирея жила в своем, выдуманном мире, он был там не хозяином, а гостем, и порой терялся в догадках, как вновь наладить жизнь в ее удивительном царстве…

Анастасия вместе с Лейлой вернулась к пруду. Теперь больше говорила русская. Хан прислушался. Госпожа Аржанова объясняла собеседнице особенности нынешней европейской моды, демонстрируя свои длинные лайковые перчатки. Лейла взяла их и по предложению Анастасии примерила. Они были ей чуть-чуть велики. Анастасия сказала, что светская женщина не может выходить из дома без перчаток. Но лайковые — для улицы, а есть еще шелковые и кружевные, которые носят на балах, чтобы руки танцующих не соприкасались.

— Знаю, — сказала Лейла. — У вас на балах все танцуют парами. Вы тоже танцевали так?

— Да.

— Но ведь это неприлично. Женщине нельзя быть рядом с незнакомым мужчиной.

— Почему же? — улыбнулась Анастасия. — Во-первых, это приятно, во-вторых, интересно. Мужчина всячески угождает женщине, ухаживает за ней, говорит ей комплименты.

— Комплименты — приятные слова, — снова проявила эрудицию Лейла, — Я читала об этом у Жан-Жака Руссо в его романе «Новая Элоиза».

— Как? — удивилась Анастасия. — Вы знаете это произведение?

— Переводили в медресе, — объяснила третья жена хана. Очень трудно. Но я прочитала все до конца.

— Ну и кому вы симпатизируете?

— Юлии. Хотя ей не надо было соглашаться на новую встречу с Сен-Пре. Место женщины — в семье. Она должна слушаться мужа…

Этот разговор мог продолжаться долго. Они легко переходили от одной темы к другой и, казалось, понимали друг друга с полуслова. Лейла была оживлена, весела и говорила по-французски с видимым удовольствием. Госпожа Аржанова тоже увлеклась беседой. Они совсем забыли о времени. Улыбаясь, Шахин-Гирей напомнил им об этом. Он обещал, что они скоро увидятся снова…

Тяжелые створки ворот с лязгом распахнулись. Дворцовая стража, одетая в одинаковые темно-синие кафтаны и шлемы с флажками на яловцах, отсалютовала копьями. Стуча колесами по камням моста через реку Чурук-Су, экипаж Анастасии выехал на улицу. Кирасиры заняли свои места: сержант Чернозуб с двумя всадниками впереди, остальные позади, за экипажем. Кучер Кузьма щелкнул кнутом, и кавалькада понеслась вперед.

Князь Мещерский сидел рядом с Анастасией. Он ждал от нее отчета о третьей аудиенции, которая так неимоверно затянулась. Но она упорно хранила молчание и смотрела в окно, отдернув кружевную занавеску. Наконец он не выдержал:

— Что случилось?

— Ничего.

— Где вы были?

— В гареме.

— В гареме?! — не веря своим ушам, переспросил поручик. — Он познакомил вас со своими женами?

— С одной женой. С третьей. Ее зовут Лейла, она родилась и выросла в Турции, знает французский язык. Мы говорили…

— Невероятно! — Мещерский схватил ее руку и пылко поцеловал. — Вы действительно делаете успехи! Неужели турчанка пошла на контакт?

— Пошла. Сдается мне, особенно ей тут не с кем разговаривать.

— Хорошая мотивация… Знаете ли вы, скольких трудов и денег стоило нам подкупить полтора года назад здесь евнуха?

— Не знаю и знать не хочу! — резко ответила Анастасия.

Он с удивлением посмотрел на нее, не понимая причины ее недовольства. Ведь все отлично складывается. Заполучить осведомителя в гареме, причем не простого слугу, а ближайшего к хану человека, — такого они с Турчаниновым даже не планировали. Однако, обладая врожденным чувством такта, князь Мещерский решил пока оставить Анастасию в покое, тем более что главную новость она ему уже сказала.

Механически стянув одну лайковую перчатку, Анастасия теперь сжимала ее в руке и не отводила взгляда от окна. Они выехали на окраину города. За окном тянулись бесконечные восточные дувалы — высокие глухие заборы. Даже кроны деревьев, растущих во дворах, едва просматривались за ними. Белая крымская пыль покрывала кусты у дороги, стены и крыши приземистых одноэтажных домов. Ни единого звука не доносилось оттуда на улицу.

Это был чужой безмолвный мир. А сегодня среди каменных, ничего не выражающих лиц вдруг блеснули полные жизни глаза и она услышала голос человека, в котором звучало нечто близкое ей. Но что? Печаль? Одиночество? Ожидание чуда? Их диалог будет продолжен, она это знала. И злилась оттого, что секретная канцелярия Светлейшего князя Потемкина обязательно примет в нем участие.

Шахин-Гирей сдержал слово. Он не только позволил третьей жене увидеть госпожу Аржанову, но даже разрешил им обеим в сопровождении своих телохранителей-сайменов совершить маленькое путешествие по достопримечательным местам столицы. Для этого Лейла выбрала мавзолей, или по-тюркски «дюрбе» — Диляры Бикеч. Он был построен пятнадцать лет назад и потому сохранялся еще в своем первозданном виде.