Что создано под Луной? - Николай Удальцов

– Да, – сказал капитан, – В море человек зависит от погоды.

Зависеть от себя, может только тот, кто твердо стоит на земле…

Как-то, во время очередного шторма, они с капитаном заговорили о непогоде:

– Шторм, – к тому времени бушевавший уже больше суток и порядком измучивший всех, – Шторм – это просто закон природы, – заметил капитан.

– А законы природы, по-твоему, допускают исключения?

– Конечно, как и всякие привычки.

– Привычки? – переспросил Риоль.

– Законы природы – это просто ее привычки…

– Такие привычки как тайфуны и штормы запросто убивают людей.

Неужели ты не боишься смерти?

– Смерти? – капитан посмотрел на Риоля и отвернулся, – Боюсь.

Но не больше, чем смерти…

– А в вечную жизнь ты веришь?

– Нет, – ответил капитан, вновь оборачиваясь к Риолю:

– Вечная жизнь – это надежда без цели…

…Последнюю ходку за косяком они сделали к самому краю моря, туда, где умирал океанский лед, вначале делясь на льдины, уносимые к югу, начиная очередной виток круговорота воды в природе.

Риоль впервые видел полярный лед так близко, и его поразила не слепящая глаза белизна, а его полное безмолвие.

И безжизненная пустота, на всю ширину, от горизонта до горизонта.

То, что до нее, казалось, можно было дотронуться рукой, так она была близка, делало эту пустоту отличной от космической пустоты – она манила сама собой, а не тем, что можно встретить, преодолев ее.

– Здесь, на краю можно стать философом, – проговорил Риоль. Капитан, сдвинув фуражку с крабом на затылок, провел ладонью по лбу и ответил:

– Философом нужно быть среди людей.

А на краю можно стать только маргиналом…

Договорить им не удалось. На мостике появился кок:

– Кончились хлеб и мясо.

– Ничего, – вздохнул капитан, – До дома доберемся на одной рыбе.

– Может, сразу отправимся домой? – спросил Риоль, – Не станем метать сеть и терзать команду голодом.

– Голод плохой советчик, – ответил капитан. Потом помолчал и добавил:

– Зато – хороший учитель…

* * *

…Истинную меру усталости человек понимает только в самом конце пути.

Тот, кто начнет – обязательно узнает очарование финала.

Тот, кто не начнет никогда – всего лишь избавил себя от разочарований…

Легкий толчок в корпус, во много раз слабее, чем во время удара средней волны в океане, но прочувствованный каждым членом команды, последний голос рынды, и на причал полетели канаты. С уже береговым, наземным скрипом с палубы сейнера пополз трап, и судно воссоединилось с материком, создав с ним единое целое.

Каждый, кто уходил, знает, что делал он это ради того, чтобы вернуться…

Риоль и капитан спустились на берег последними, при этом Риоль шел впереди, безмолвно соблюдая морской принцип – капитан последним покидает свой корабль.

Отойдя на несколько шагов от своего сейнера, они оба оглянулись – уходя не оглядываются только те, кто считает себя виноватым.

Риоль махнул кораблику, и налетевший порыв ветра, расправив кормовой флаг, дал возможность кораблю ответить Риолю тем же.

– Тебе есть, где остановиться? – спросил капитан Риоля, когда они оба вошли в контору порта.

Риоль не успел ответить.

В дверях своего кабинета появился начальник порта, пожал обеим руки, обернувшись, посмотрел на Риоля, вздохнул и протянул ему пакет:

– Жаль, что наше общение оказалось не долгим, – кажется, начальнику порта этого действительно было жаль, – На ваше имя получено предписание.

Риоль сам не понял – почему, но почему-то этому не удивился:

– Куда?

– Куда-то в Среднюю Азию.

– Когда?

– Сейчас. Билеты на экспресс в пакете.

При этих словах начальника порта, вздохнул не начальник и не Риоль. Вздохнул капитан:

– Могло быть и хуже.

А так – хоть успеем посидеть в привокзальном ресторане.

– Но поезд отправляется через час, а еще нужно добраться до вокзала, – сказал начальник порта.

Капитан посмотрел на начальника и сказал тоже:

– Ты ведь можешь потерять этот пакет сегодня. А завтра найти.

Начальник порта сдвинул фуражку на затылок и стал удивительно похож на капитана, того, лежащего на песке в тот момент, когда Риоль увидел капитана впервые.

А, значит, и на капитана, способного потом не дрогнуть перед штормом:

– Я все могу…

Большие, забранные в толстые рамы, квадратные внизу и полукруглые под потолком, окна вокзального ресторана «Мурманск» мылись не регулярно и давали так мало света, что электрические люстры жгли свои лампы с открытия ресторана до его закрытия.

Впрочем, люстры тоже были не мытые, и их искусственный хрусталь не искрился, а лишь испускал матовый свет.

В зале всегда было много народу, среди которого люди в морских кителях составляли едва не половину. Как эти люди составляли едва не половину населения Мурманска и его окрестностей, занимавших площадь приблизительно с половину Германии, треть Франции или полную Испанию.

Так, что на те пол квадратных метра, что занимали в ресторане «Мурманск» Риоль и капитан никто не обращал внимания, тем более, что пропорции в их паре были соблюдены полностью – капитан был в морском кителе, а Риоль в обыкновенном пиджаке.

И заказ они сделали без претензий, самый обычный: салат из морских гребешков, крабьи ноги, ассорти с мясом кита, суп из зубатки, отварная оленина и литровая бутылка спирта «Северное сияние».

В Мурманске так делали все, кто не хотел поставить себя выше остальных и не заказывал заливного судака и говяжьи котлеты.

Капитан и Риоль понимали, что больше никогда не увидятся.

– Ты хочешь меня о чем-то спросить? – прощание уже началось, и капитан говорил, не глядя на Риоля, не выдавая своих чувств.

– Я хочу тебя спросить об одном.

– О чем?

– Ты не выходил в плаванье, как будто дожидался меня.

– Дожидался.

– Зачем? Ведь в плаванье я был тебе почти не нужен.

– Это нужно было тебе…

– О тебе говорят, что ты отказался рисковать жизнью за Родину, – Риоль видел мужество капитана и не понимал, откуда взялись эти слухи.

Но эти слухи были.

– Понимаешь, Риоль, нормальный человек понимает Родину как свою мать, сестру, детей, свой дом и дома своих друзей – и именно это идет разрушать враг.

Любой порядочный человек без страха пойдет воевать с этим врагом.

Но социализм понимает под родиной социальную систему и берет на себя право требовать воевать не за Родину, а за систему.