Коллекционер - Нора Робертс

Секс, пробормотала она, отвечая на свой вопрос. Секс. Вот он, смысл. Или часть его. Основная часть – сам Аштон. Он ей нравится. Нравилось говорить с ним, быть с ним, смотреть на него, нравилось думать, как она будет спать с ним. Ситуация, скорее всего, еще усугубила это, и полное разрешение ситуации, скорее всего, это рассеет.

И что из того? Ничто в мире не вечно. И поэтому жизненно важно выдавить весь сок из их отношений прямо сейчас.

Она сняла платье с вешалки. Изучила, вместе с цветным подолом нижней юбки. Ее очень быстро переделали, но для Аша, вероятно, все делают с молниеносной скоростью. К счастью для него или для нее, она надела сегодня новый лифчик.

Раздевшись, она повесила свое черное платье на все случаи жизни и скинула черные туфли. И превратилась в цыганку.

Теперь платье сидело идеально, а новый лифчик высоко поднимал груди. Иллюзия, но лестная. Лиф облегал ее торс, переходя в огненно-красную широкую юбку. Один поворот, и яркие оборки нижней юбки вспыхнули многоцветьем.

Он знал, чего хочет. И получал это…

Жаль только, что из косметики у нее только блеск для губ и салфетки для снятия макияжа. И нет изумрудов, которые он хотел на ней видеть.

Дверь открылась.

– Вот твое вино.

– Мог бы постучать.

– Зачем? Платье подошло, – продолжал он, не обращая внимания на ее негодующее фырканье. – То, что надо. Но теперь мне требуется выражение твоих глаз, чувственное, страстное… и темные губы.

– У меня нет макияжа.

– Вон там его полно.

Он показал на шкаф с дюжиной ящичков.

– Ты не смотрела?

– Я не открываю чужие ящики.

– Ты, возможно, одна из пяти человек в мире, которые могут сказать это и не солгать. Взгляни и воспользуйся всем, что нужно.

Она открыла первый ящик, и глаза у нее выкатились из орбит. Тени и карандаши для глаз и подводки, пудра, крем, туши с одноразовыми палочками, и все рассортировано по цвету и предназначению.

Она открыла следующий: основы, румяна. Бронзеры. Кисточки и еще кисточки.

Боже, Джули заплакала бы от счастья и благоговения.

Она открыла следующий ящик. Помада. Блеск для губ, карандаши для губ.

– Все мои сестры постарались…

– Ты мог бы открыть свой бутик.

В других ящиках лежали украшения: серьги, подвески, цепочки, браслеты.

– Просто глаза слепит.

Он встал рядом, порылся в содержимом ящика.

– Попробуй это, эти и да… вот это.

Все равно что играть в переодевания, решила она и пустилась в поиски.

Черт, может, у нее что-то и получится.

Она выбрала бронзер, румяна, тени для глаз и тушь и нахмурилась:

– Собираешься стоять здесь и наблюдать?

– Пока что да.

Она пожала плечами, повернулась к зеркалу и начала краситься.

– Мне извиниться за отца?

Их глаза встретились в зеркале.

– Нет. Ему пришлось сделать это ради себя. Я не стану злиться.

– Я не стану его оправдывать. Он может быть человеком трудным, даже при самых благоприятных обстоятельствах. А эти – далеки от лучших. Но у него не было никаких прав обращаться с тобой подобным образом. Ты должна была найти меня и поговорить.

– Считаешь, что твой папочка ранил мои чувства? Это его дом, и он явно не хотел моего присутствия. Какой отец пожелает видеть рядом с сыном женщину, которую считает интриганкой, золотоискательницей и лживой пираньей?

– Никаких оправданий, – повторил Аш. – Он был не прав во всем.

Она смешала тени, изучила эффект.

– Ты поссорился с ним.

– Это трудно назвать ссорой. Мы очень ясно высказали друг другу противоположные мнения.

– Я не хочу быть клином между тобой и твоим отцом. А теперь вам всем особенно нужна семья.

– Если ты клин, он сам вставил тебя между мной и им. И теперь пусть пожинает плоды случившегося. Но ты должна была прийти и сказать мне.

Она положила румяна на щеки.

– Я сама веду свои битвы.

– Это не только твои битвы. Выходи, когда закончишь. Я приготовлю холст.

Она помедлила ровно столько, чтобы сделать глоток вина, потому что снова обозлилась, чувствуя то, что ощущала, когда вышла из большого прекрасного дома в Коннектикуте.

Все же эта история закончена. Он знал, она знала, они знали, и на этом все.

Есть куда более важные вещи. Куда более неотложные проблемы, чем тот факт, что его отец презирает ее.

Не собираешься же ты спать с его отцом, пробормотала она, подводя глаза. Не помогаешь же его отцу понять, что делать с яйцом Фаберже и убийством.

То, что случилось, – только между нею и Аштоном. Точка.

Она закончила накладывать макияж, решила, что хорошо потрудилась.

И ради собственного удовольствия резко повернулась.

И то, что увидела в зеркале, заставило ее рассмеяться. Она взяла бокал и вышла.

Когда Аш поднял глаза от мольберта, она вздернула юбки и кокетливо потрясла ими.

– Ну?

Он пристально оглядел ее с головы до ног.

– Почти идеально.

– Почти?

– Подвеска не та.

Она, надувшись, приподняла подвеску.

– Мне вроде как нравится.

– Не то, что надо, но сейчас это значения не имеет. Иди к окну. Свет ушел, но я могу обойтись тем, что есть.

Он снял пиджак, галстук, закатал рукава сорочки.

– Ты же не собираешься писать в этом? Хотя бы халат у тебя есть? Или фартук?

– Фартучки – это для маленьких девочек на лугах. Сегодня я не пишу. Сегодня вечером, – поправился он. – Допивай вино или поставь бокал.

– Ты очень любишь командовать, когда входишь в образ художника.

Но она все же поставила бокал.

– Покрутись. Руки вверх, глаза на меня.

Она подчинилась. Вообще это было даже забавно. Платье, оборки – все заставляло ее чувствовать себя сексуальной и всемогущей. Она снова покружилась и попыталась представить себя под полной белой луной, перед золотым пламенем костра.

– Снова, и подбородок вверх. Мужчины будут наблюдать за тобой. Хотеть тебя. Заставь их хотеть тебя. Пусть хотят. На меня. Глаза на меня.

Она кружилась, пока комната не поплыла перед глазами. Поднимала руки, пока они не заболели. А его карандаш все бегал, бегал, бегал по бумаге.

– Я способна сделать еще один поворот, прежде чем упаду.