Принцесса Монако - Джеффри Робинсон

— Я читаю газеты, — продолжал он, — и знаю, что нередко в них намекают, будто я сижу сложа руки и не ничем не занимаюсь. Думаю, это несправедливые обвинения в мой адрес. Я помогаю отцу и делаю все, что в моих силах. Когда придет время, все будет так, как надо. Не вижу причин торопить события: мне нравится мое нынешнее положение, и моего отца оно устраивает. Чему быть, того не миновать. Точного часа не знает никто. Но, когда он пробьет, мы оба это поймем.

Готовясь возложить на себя обязанности монарха, он все отчетливей понимал, что наследие отца неразрывно связано с именем матери.

Он утверждает, что они многого добились совместными усилиями.

— Мои родители сделали для княжества больше, чем все предшественники отца за всю историю Монако. Они всего добились вместе. Они сильно подняли престиж княжества. Мне трудно выразить это словами, но посмотрите вокруг, и вы увидите, как здесь все переменилось. Раньше это было сонное местечко на берегу моря, жившее исключительно за счет туристов. Теперь это небольшой, но оживленный процветающий город, а не просто очередная остановка в туристском маршруте. И в этом заслуга моих родителей.

Стоило Альберу упомянуть Грейс, как разговор, естественно, зашел о ней.

Альбер признался, что больше всего любит вспоминать о том, как он впервые понял, что его мать — кинозвезда.

— Мне было лет двенадцать-тринадцать. Помню, это стало для меня приятным открытием. Мы часто разговаривали о кино, и она рассказывала мне о киносъемках. Я до сих пор интересуюсь фильмами и киноискусством и даже немного учился на актерских курсах. Временами я задумывался о том, чем бы мне хотелось заняться, если бы не мои обязанности, и в голову приходила мысль о кино. Но до чего же трудное это дело! Как бы то ни было, актер из меня вышел бы средний. В летнем лагере я участвовал в нескольких музыкальных постановках. В школьном театре никогда не играл, хотя всегда мечтал. Что-то постоянно мешало. Наверное, я был слишком застенчив. Но когда ты просто разбираешься в кино, это тоже чертовски приятно. Возможно, мне подошла бы работа кинооператора.

На самом деле в 1999 году в его жизни был короткий эпизод близкого знакомства с кино.

Под именем Альбер Гримальди он дебютировал в картине «Герой-предатель» (One Man’s Hero), где в главной роли был Том Беренджер. Альбер сыграл роль наемника-ирландца, воюющего за независимость Мексики во время войны с Америкой.

Фамилия его персонажа — Келли.

— Не ждите от меня яркой актерской игры, — честно предупредил Альбер.

В фильме он снялся лишь потому, что в нем участвовали его друзья. И когда ему сказали, мол, давай к нам, Альбер решил рискнуть. В конце концов, почему бы нет?

В Монако он заявил, что едет отдыхать, и вылетел в Мексику. Там он прожил несколько дней вместе с остальными участниками съемочной группы, страдая, как и они, от зноя и пыли. По сценарию нескольких персонажей должны были казнить в конце фильма, в том числе и его героя.

— Неплохой дебют для Альбера, — прокомментировал режиссер Лэнс Хул.

Альбера отозвали в Монако, прежде чем начались съемки финальных эпизодов. Ренье был недоволен тем, что сын решил подработать в кино. Бо́льшая часть отснятого материала с его участием осталась на полу монтажной.

Впрочем, Альбер и сам не собирался идти по стопам матери.

— Роль была без слов, — пояснил он.

И все же, осознав еще в юности, кем была его мать и ее коллеги по Голливуду, Альбер сделал для себя важное открытие.

— Меня не переставало поражать, с какими людьми мне выпало счастье познакомиться и общаться, — вспоминал он. — Я думал: «Мне всего 14, а я спокойно могу набрать телефонный номер и поговорить с Фрэнком Синатрой, Грегори Пеком или Кэри Грантом». Мне казалось, что во всем мире я один такой.

Понимая, что близок к знаменитостям и как это важно для власти, Альбер, по его словам, пользовался этим крайне осторожно и старался не злоупотреблять.

— Впрочем, в последнем я не уверен. Во всяком случае, я понимаю, что нельзя обращаться к таким людям с просьбами, потому что их реакция в таких случаях будет точно такой же, как моя собственная, когда меня о чем-то просят.

И все же, по его словам, он никогда не стеснялся снять трубку и позвонить, если в том действительно была необходимость. В этом его главное отличие от отца.

— Отец терпеть не может телефонные разговоры, он предпочитает письма. Он мастерски их пишет, чего не скажешь обо мне. Поэтому я и звоню людям. Он всегда меня за это ругает и говорит, что я злоупотребляю телефоном.

Стоит мне снять трубку, как он спрашивает: «Кому ты собрался звонить? Зачем?» Знаете, что мне больше всего нравится в телефоне? Иногда приходится звонить людям, которых я лично не знаю, тогда я говорю секретарше: «Здравствуйте, это князь Альбер». И слышу в ответ: «Да, конечно». Жутко смешно. Поэтому я разрешаю моему секретарю набрать нужный номер. Правда, забавней всего, когда я слышу в ответ: «Ну, конечно. Скажите честно, кто вы такой?»

В отличие от других средних детей в семье, которые часто считают, что их положение самое трудное, Альбер, по его собственному признанию, никогда не чувствовал, что «застрял» между сестрами.

— Мы всегда были очень дружны, хотя Каролина в детстве любила мною командовать и была весьма независимой. Какое-то время я это терпел. Разумеется, когда мы были детьми, мы ссорились. Мы даже дрались. Обычное дело между братьями и сестрами. Но лет в одиннадцать-двенадцать я стал заниматься дзюдо. Однажды, когда мы с ней сцепились по какому-то поводу, я сделал бросок через бедро, и она оказалась на полу. С тех пор мы живем мирно.

Когда я спросил у нее, помнит ли она этот случай, Каролина поморщилась:

— Конечно помню. Мы всегда были очень дружной семьей, и я была особенно привязана к Альберу, ведь он всего на год младше меня, что не мешало нам в детстве драться, как кошка с собакой. Когда я говорю «драться», я имею в виду желание сделать друг другу по-настоящему больно. В тот день он швырнул меня на пол с такой силой, что я поняла: больше никаких драк. Лучше не доводить брата до ярости.

Стефания, будучи младше их обоих, избежала подобных схваток.

Вот что говорит об этом Каролина:

— Между нами разница в восемь лет, и я всегда понимала, что я старшая и обязана заботиться о ней. Я всегда относилась к ней как старшая к младшей. Нянчилась, следила, чтобы с ней ничего не случилось.

То же самое говорит Альбер:

— В детстве я много играл со Стефанией, когда та была малышкой. Я любил детей младше себя и даже в том возрасте был счастлив, что у нас в семье есть маленький ребенок. Мы с ней прекрасно ладили. У нас всегда были прекрасные отношения. Я знаю, что она сильно переживала из-за той драки. Она повлияла на нее сильнее, чем многие представляют себе, гораздо сильнее, чем мы думаем. Ей было трудно выровняться, общаться с людьми. Отсюда ее метания.