Первые леди Рима - Аннелиз Фрейзенбрук

Предоставлением Агриппине больших почестей, нежели какой-либо другой римской женщине до нее, Клавдий и его сторонники стремились подчеркнуть, что и его брак, и его режим начинаются по-новому. Память людей о падении Мессалины нельзя было стереть лишь путем damnatio memoriae. И все-таки возвеличивание Агриппины монетами, которые изображали новобрачную пару (jugate — «соединенная поза»), сопровождалось некоторым риском. Жена императора наглядно становилась почти равной императору. Как и в случае с Ливией, образ Агриппины, разделяющей внимание с правящим императором, сделался особенно опасным моментом в течение следующих десяти с лишним лет.

С самого начала и сторонники, и противники режима Клавдия соглашались с тем, что Агриппина коренным образом отличалась от Мессалины. Там, где Мессалина была дикой, страстной и распутной, Агриппина была разумной и рассудительной, а вдобавок, как и ее прабабушка Ливия, прекрасно контролировала себя. Однако, как только ее брак с Клавдием был освящен, зерна ее давнего стремления к политической власти неизбежно начали прорастать.

Никто не сомневался, что Агриппина стремилась возвысить своего юного сына Нерона. Вскоре она вернула на Палатин любовника своей сестры Юлии Ливиллы, сосланного Сенеку, которому быстро дали престижный ранг претора и назначили воспитателем подростка Нерона. 26 февраля 50 года надежды Агриппины получили поддержку, когда Клавдий усыновил Нерона и изменил имя мальчика с Луция Домиция Агенобарба на более соответствующее клану Юлиев-Клавдиев Нерон Клавдий Друз Германик Цезарь. Это включило и родного, и приемного сыновей императора в соревнование за наследование, и за три года брака своей матери Нерон быстро оказался впереди, оторвавшись от своего юного соперника, изображенного рядом с матерью на имперских монетах. Британик остался почти невидимым в коллективном семейном портрете. Женитьба в 53 году 15-летнего Нерона на втором ребенке Клавдия от несчастливого союза с Мессалиной, тринадцатилетней Клавдии Октавии, сделала его коронацию практически неизбежной.

По мере того как поднималась звезда Нерона, то же происходило и со звездой его матери: ее наделили традиционной привилегией сидеть в театре, правом ездить в собственном экипаже, запряженном мулом, и другими отличиями, которые теперь стали совсем привычными для ключевых женщин императорской семьи. Но финальное достижение пришло в 50 году, когда она получила старое титулование Ливии — Августа, титул, который Клавдий запретил давать Мессалине.

Хотя Ливию назвали Августой после смерти мужа, а Антония была награждена этим титулом посмертно, ни одна женщина до Агриппины не получала его, пока являлась супругой правящего императора — и, не исключено, матерью вероятного будущего императора. Это отмечало огромную перемену в значении этого титула сейчас и в будущем. Вместо того чтобы оставаться просто почетной привилегией вдовы, чьи юные годы уже далеко позади, он все чаще даровался молодым женщинам императорской семьи, иногда даже не супруге правящего императора, но той, кто так или иначе могла бы обеспечить династию будущими наследниками. Это также стало четким посланием, что надежды Британика на наследование трона призрачны.[440]

Память о ее знаменитых родителях и растущая известность сына заработали Агриппине горячую поддержку в провинциях. От ее имени на месте ее рождения в Германии была создана колония ветеранов в честь вышедших на пенсию солдат, названная «Колонией Агриппины» (ныне город Кёльн). Его жители с тех пор называли себя агриппинцами.[441] Как и ее ролевая модель Ливия, Агриппина имела широкие политические и личные связи с разными провинциальными зависимыми городами, жители которых могли обращаться к ней как к благодетельнице. Сохранившиеся надписи показывают, что она оказывала финансовую поддержку играм в азиатских провинциях Адалия и Митилена.[442] Статуи, размноженные по всей империи, изображали ее с лицом, сильно похожим на лицо ее отца Германика, и с вьющимися волосами, как у ее матери, — только кудри молодой Агриппины плотнее облегают ее голову. В общем, таково было благоприятное начало.[443]

Еще несколько поступков Агриппины вскоре породили полемику при дворе. В 51 году на аудиенции по поводу открытия триумфальной арки в честь победы Клавдия над бретонцами восемь лет тому назад люди были поражены, когда побежденный и взятый в плен лидер британского сопротивления, Каратак, был проведен перед Клавдием и Агриппиной со своей семьей, а затем допущен в цепях просить пощады, сначала у императора, а затем у его жены, сидящей на отдельной, стоявшей рядом платформе. Вид императрицы, важно восседающей перед военными штандартами римской армии и лично принимающей преклонение иностранных пленников, был в новинку. Некоторые видели в склонности Агриппины посещать те или другие общественные мероприятия рядом с Клавдием доказательство ее желания быть равным партнером в управлении империей.[444] Это неизменно вызывало в памяти необычные поступки других женщин, которые пробивали брешь в традициях, окружавших чисто мужскую военную сферу: Планцину, которая посещала кавалерийские учения, когда ее муж Пизон был правителем в Сирии; Фульвию, которая управляла войсками на равнинах Перузии вместо своего мужа Антония; Цезонию, которую Калигула, как говорят, брал с собой, когда ехал верхом инспектировать войска, одев ее в шлем и плащ и дав щит.[445] Даже собственная уважаемая мать Агриппины вызвала гнев Тиберия, когда направила германскую армию на мост через Рейн. Для некоторых древних хронистов такие женщины воплощали отклонение от нормы, описываемое в римской литературе как dux femina (женщина-вождь) — этот оксюморон означает ненормальную комбинацию мужских и женских черт. Принятие Агриппиной просьбы Каратака просто стало первым из многих случаев, которые запачкали ее репутацию как женщины, слишком уподобляющейся мужчине.[446]