Отдел «Массаракш» - Максим Хорсун

— Неотвратимое влияние кризис-зон на биологию Мира, — проговорил менторским тоном Мусарош. — Никуда нам от этого, господа, не деться.

— Ну вы тоже скажете, Гонзу! — возразил Фешт. — О кризис-зонах знали еще до Первой Империи, а мутантусы расплодились в наше время. И только нам отвечать за это перед потомками!

— У-у-у них со-социальная с-структура своя, н-натуральное пр-производство и об-обмен. С-скажи, Пти-ицелов?

— Ага, — подтвердил Птицелов. — Живем мы общинами. Кто-то — главный, кто-то — не пришей упырю хвост… Фермеры скот выращивают. Но на него смотреть противно, а уж есть… Я, например, не ел. Я на охоту ходил. И помидорную ягоду выращивал.

— Влияние кризис-зон, — повторил Мусарош. — С одной стороны… А с другой — революционное внедрение атомной энергетики во все сферы. И, как следствие, каждый год — аварии, выбросы в атмосферу. Мы, господа, слили чужое и свое в один котел и водрузили его на огонь. А теперь снимаем пенку.

— Господа, вы желаете овощной икры? — спросил Птицелов, чтобы хоть как-то поучаствовать в беседе шефов.

— А давай сюда! — Фешт взял одну банку. Осмотрел выцветшую этикетку, проверил дату изготовления на крышке. — Клаат, вы желаете отведать просроченной овощной икры?

— Н-нет! — ответил Клаат. — Ч-чур меня! Б-ботулизм!

— Экий вы привередливый, Клаат, — Фешт вернул банку Птицелову. — Ваш хонтийский акцент вызывает у меня непроизвольное желание выхватить «герцог» и начать палить во все стороны. Ботулизм вы знаете, а голод — не знаете!

— А я думаю, — продолжал о своем Мусарош, — что вокруг каждой зоны колючку нужно было натянуть и гвардейцев поставить! Чтобы ни одна прямоходящая обезьяна внутрь ограждения не пробралась. А если бы пробралась, то чтобы там и осталась! Никто бы не узнал, что это такое — ядерная дубина! И тракторы наши прекрасно бы работали на бензиновых движках. И грязевики не слетелись бы сюда, как стервятники на падаль.

— Но, господин Мусарош! — подал голос Птицелов. — Разве недостаточно было расправ… в прошлом?

— О как! — отозвался Васку. — Мутант решил подбросить нам идеологическую свинью!

— П-ти-ицелов н-не знает, — сказал Клаат, — о ва-важности к-кризис-з-з-з…

— Зон, — подсказал Васку. — Господин Мусарош, вы еще не проводили с мутантом занятий?

Мусарош качнул головой и привычным жестом поймал соскользнувшее пенсне.

— Не имел такой возможности, господа.

— Н-ну ч-что М-м-м…

— Массаракш, — подсказал Васку.

— Нет! — отмахнулся Клаат. Зажмурился и проговорил: — М-м-у-у-сарош. О-о-откроем Пти… Пти… — он снова закрыл глаза, — Птицелову г-государственную т-тайну?

— Да какая это тайна? — махнул рукой Оллу Фешт. — Государственная тайна — то, что Странник — иномирянин. А о кризис-зонах слышали все мало-мальски грамотные люди.

Мусарош опустил голову.

— То, что Странник — иномирянин, это не государственная тайна, а чья-то паранойя.

Фешт принял вызов. Улыбнулся, ответив на сверкание пенсне блеском превосходных зубов:

— А много ли вам приходилось иметь дело с государственными тайнами, умник?

— Умника на башне подвесили, — парировал Мусарош. — Каждый объект, с которым работает мой отдел, есть государственная тайна в чистейшем виде.

— Гонзу, вы преувеличиваете, — Фешт погрозил коллеге пальцем. — Долгие годы свалочники, минуя кордоны, пробирались в кризис-зоны и выносили оттуда всякие побрякушки. Каждый второй делец на черном рынке имел дело с той же концентрацией государственных тайн, что и вы.

— Вот-вот, разошлись побрякушки по Миру, — сказал Мусарош, — и закончилось это попустительство ядерным ударом по Курорту. Я же говорю, питекантропы. — Он повернулся к Птицелову. — Дело в том, что с бытующими по сей день представлениями о природе Мира мы не могли изобрести ядерное оружие. Распад ядра невозможно даже представить, не имея массаракш-модели атома. Но откуда бы она взялась, когда все полагали, что живут внутри Флокена?

— Ну да, — Фешт усмехнулся. — Калу-Мошенник первым из Неизвестных Отцов додумался использовать артефакты из кризис-зон для нужд народа. Это его заслуга, что ментоскопировать стали везде и всех. Даже в захолустьях Приграничья. А потом он придумал «Волшебное путешествие». Блистательную карьеру, доложу вам, братцы, сделал. Только жадность доходягу погубила, — вдруг по-дэковски выразился он. — Вздумал продать технологию пандейцам, еле-еле ноги от контрразведки унес.

— Т-теперь д-дэк, — заметил Клаат. — К-кто бы мог п-поду-умать, г-господа.

Черты желчного лица Васку обострились пуще обычного.

— Отдал концы Калу-Мошенник, господа.

Птицелов подпрыгнул и ударился головой о верхние нары.

— К-как? К-когда? — проговорил он, заикаясь, почти как шеф грязевиков.

Васку с любопытством поглядел на Птицелова, потом рассказал:

— Мезокрыл его подсек на расчистке. Три дня пролежал Калу в лагерном госпитале. В клинику Курорта его решили не перевозить. Зачем гонять вертолет ради какого-то дэка?

— Само собой, само собой… — Мусарош с задумчивым видом почесал подмышку.

— Вот и конец Калу-Мошеннику, — Оллу Фешт щелкнул пальцами, Васку сейчас же подал ему портсигар. — От судьбы долго не побегаешь.

А Птицелов, не говоря ни слова, встал и ушел в противоположную часть бомбоубежища. Он понимал, что рискует навлечь на себя гнев начальства. Причем шефов всех трех основных секторов сразу. Но он не мог больше оставаться вместе с ними. Какая, массаракш, карьера?..

У него друг погиб! А они — «от судьбы не побегаешь»…

Птицелов сел на свободные нары, обхватил голову руками.

Уставился красными сухими глазами на разношерстную толпу сотрудников Отдела «М». И сидел так час или даже дольше. Сидел до тех пор, пока вновь не ожили динамики системы оповещения:

«Внимание! Говорит Штаб гражданской обороны Столицы! Отбой тревоги! Внимание! Отбой тревоги!»

От общежития на территории Департамента специальных исследований до скромного трехэтажного, если не считать подземных уровней, здания Отдела «Массаракш» рукой подать, и Птицелову не часто приходилось пользоваться транспортом. Тем более что персонального средства передвижения ему не полагалось. Да и вообще из-за проблем с финансированием таковые могли себе позволить лишь глава Отдела, да начальники секторов. Поррумоварруи разъезжал на черном лимузине модели «С-16», который сам же профессор без всякой почтительности именовал «имперским хламом». У Фешта был прекрасный пандейский двухколесный «Зартак» — нечто среднее между мотоциклом и автомобилем. Остальные довольствовались кто мотоциклами, а кто и велосипедами. У Птицелова не было даже велосипеда, но он не слишком жалел об этом. Если приходилось выбираться в город, ходил пешком или втискивался в общественный транспорт. Иногда подбрасывало начальство.