Черное эхо - Майкл Коннелли

– Здесь очень красиво, – сказала она. – Никогда раньше не бывала в таком жилище. Кажется, они называются консольными?

– Да.

– Должно быть, жутковато во время землетрясения.

– Жутковато и когда мимо проезжает мусоросборник.

– Как же вы дошли до жизни в таком месте?

– Кое-какие люди – из тех, что внизу, с прожекторами, – дали мне однажды пачку денег, чтобы использовать мое имя и мою так называемую техническую консультацию для телепрограммы. Ну, и мне больше нечего было делать с этими деньгами. Когда я рос в Долине, мне всегда было интересно, каково это – жить в одной из таких штук. Вот я ее и купил. Раньше она принадлежала одному киносценаристу. Вот здесь он и работал. Домик совсем маленький, всего одна спальня. Но видимо, я никогда не нуждался в большем.

Она облокотилась на перила и заглянула вниз по склону, вдоль русла пересохшего ручья. В темноте лишь смутно виднелись очертания нетронутой дубовой рощи. Он тоже наклонился над перилами и, рассеянно отрывая кусочки золотой фольги от ярлыка своей бутылки, стал бросать их вниз. Золотые обрывки, плавно кружась и поблескивая, исчезали в темноте.

– У меня есть вопросы, – проговорил он. – Я хочу съездить в Вентуру.

– Не могли бы мы поговорить об этом завтра? Я пришла сюда не затем, чтобы перечитывать эти документы. Я их читаю вдоль и поперек уже почти год.

Он кивнул и замолчал, решив дать ей возможность перейти к тому, что привело ее сюда, – не важно, что это окажется. Через некоторое время она сказала:

– Вы, должно быть, очень злитесь по поводу того, какую свинью мы вам подложили, – это внутреннее расследование и то, что мы вас проверяли. Затем еще вчерашнее происшествие. Я сожалею.

Она пригубила пиво из своей бутылки, и Босх сообразил, что даже забыл предложить ей стакан. Он промолчал, и ее реплика одиноко и напряженно повисла в темноте.

– Нет, – наконец произнес он. – Я не злюсь. По правде сказать, я и сам хорошенько не знаю, что я есть такое.

Она повернула голову и посмотрела на него.

– Мы думали, вы оставите это дело после того, как Рурк через вашего лейтенанта устроили вам неприятности. Спору нет, вы знали Медоуза, но ведь это было давно. Вот чего я не могу понять. Чувствуется, что для вас это не просто очередное расследование. Но почему? Тут должно крыться еще что-то. Что-то связанное с Вьетнамом? Почему для вас это так много значит?

– Наверное, у меня есть свои причины. Причины, не имеющие никакого отношения к данному делу.

– Я вам верю. Но вопрос не в том, верю ли я вам. Я пытаюсь понять суть. Мне нужно это знать.

– Как вам пиво?

– Прекрасно. Расскажите мне что-нибудь, детектив Босх.

Он посмотрел вниз, провожая взглядом маленький обрывок фольги, растворяющийся в темноте.

– Не знаю, – ответил он. – Вернее, и знаю, и не знаю. Я думаю, все это уходит корнями в тамошние туннели. Совместно пережитое. Не то чтобы он там спас мне жизнь или я спас его. Не так примитивно. Но я ощущаю какой-то долг, обязательство перед ним. Не имеет значения, что он совершил и каким подонком сделался после. Может, если бы я не ограничился в прошлом году несколькими телефонными звонками… Я не знаю.

– Не говорите глупостей, – сказала она. – Когда он в прошлом году вам позвонил, то уже полным ходом планировал это ограбление. Он тогда просто вас использовал. И похоже, использует даже сейчас, будучи мертвым.

На его бутылке уже закончилась наклейка, и больше обдирать было нечего. Он развернулся и привалился спиной к перилам. Одной рукой неловко нашарил в кармане сигарету, сунул в рот, но зажигать не стал.

– Медоуз… – покачал он головой, погружаясь в воспоминания. – Медоуз не был похож на других… Все мы тогда были просто кучкой юнцов, боящихся темноты. А в тех туннелях было так чертовски темно. Но Медоуз, он не боялся. Он постоянно вызывался добровольцем. Со света божьего – в ад кромешный. Вот как он говорил, отправляясь в очередной рейд. Мы называли это «черным эхом». Это было, как спускаться в преисподнюю. Там, внизу, ты ощущал запах собственного страха. Когда ты находился там, под землей, было такое чувство, что ты уже умер.

Оба они постепенно развернулись таким образом, что теперь стояли лицом друг к другу. Босх внимательно посмотрел на ее лицо и увидел выражение, которое истолковал как сочувствие. Он не был уверен, что именно в этом сейчас нуждался. Он уже давно миновал эту стадию. Но он и сам не знал, в чем нуждался теперь.

– Так вот, все мы, маленькие, перепуганные пацаны, дали друг другу одну клятву. Всякий раз, когда кто-нибудь спускался в один из таких туннелей, мы приносили обет. Обет был такой: что бы там, внизу, ни произошло, никто не будет там брошен. Не важно, погибнешь ли ты или нет. Даже если погибнешь, тебя там не оставят. Потому что те проделывали с нашими такие вещи… ну, вы понимаете. Вроде здешних маньяков. И эта клятва помогала. Никто не хотел там остаться – ни живым, ни мертвым. Как-то я прочел в одной книге, что нет разницы, лежишь ли ты в мраморном склепе на горе или на дне грязного маслосборника, – мол, мертвому все равно, мертвец есть мертвец. Но тот, кто это написал, он не бывал в тех местах. Когда ты жив, но находишься на волосок от смерти, то ты думаешь о таких вещах. И они имеют для тебя значение… вот поэтому мы и поклялись.

Босх понимал, что ни черта не объяснил. Он сказал, что сходит принесет еще пива. Она сказала: все прекрасно, ей уже довольно. Когда он вернулся, она улыбнулась ему, но не произнесла ни слова.

– Давайте я расскажу вам одну историю про Медоуза, – сказал он. – Понимаете, как там было: двоих, может, троих из нас, «туннельных крыс», прикомандировывали к какому-нибудь боевому отряду. И когда на пути попадался такой подземный лабиринт, мы оперативно спускались под землю, проверяли ходы, минировали и все прочее.

Он отхлебнул хорошую порцию из вновь принесенной бутылки.

– И вот однажды, это было, наверное, в семидесятом, мы с Медоузом тащились в хвосте одного дозора. Мы были на территории, которая контролировалась Вьетконгом, и – мать честная! – она вся была просто изрезана этими самыми туннелями. Мы были милях в трех от деревни под названием Нгуен Люк, когда потеряли своего головного дозорного. Его… простите, вам, вероятно, тяжело все это слышать. Я имею в виду… вашего брата… и все такое.

– Я хочу это слышать.

– Ну, так вот этот дозорный получил пулю от снайпера, который прятался в «паучьей щели». Так называли маленькие замаскированные входные отверстия в сеть лабиринтов. Поэтому кто-то уничтожил снайпера, а затем нам с Медоузом пришлось спуститься в эту «щель», чтобы все проверить. Мы спустились, и нам сразу же пришлось разделиться. Это был большой лабиринт. Я двинулся по коридору в одну сторону, а он в другую. Мы условились, что выходим на пятнадцать минут, закладываем взрывные устройства с двадцатиминутной отсрочкой, затем возвращаемся обратно, по дороге закладывая еще… Помню, я обнаружил там, внизу, госпиталь. Четыре пустовавших, набитых травой матраса, шкафчик с медицинскими принадлежностями – все это располагалось в середине туннеля. Помню, я еще подумал: черт подери, что же будет за поворотом – кинотеатр под открытым небом или еще что? Я хочу сказать, что эти люди полностью вкопались в землю… Там даже был маленький алтарь и курился какой-то фимиам.