Пушкин и финансы - Коллектив авторов

подписчиков, имена коих, конечно, давно были погребены в пыли забвения, но которые, тем не менее, никак не могли быть обойдены. Ища выхода из положения, Пушкин надумал весьма остроумный трюк. «Должно будет объявить в газетах, – писал он Вяземскому, – что так как розданные билеты могли затеряться по причине долговременной остановки издания, то довольно будет, для получения экземпляра, одного имени с адресом, ибо (солжем на всякий страх) имена всех г.г. подписавшихся находятся у издателя. Если понесу убыток и потеряю несколько экземпляров, пенять не на кого, сам виноват (это остается между нами)»[564].

О приобретении права на издание хлопотал еще Заикин. Но Пушкин твердо решил сам напечатать книгу своих стихов и ответил Заикину отказом. Между тем это предложение, видимо, было заманчивым, судя по упреку, брошенному Пушкиным брату в письме, извещавшем об отказе Заикину: «Если б я имел дело с одними книгопродавцами, то имел бы тысяч 15». Конечно, Пушкин имел в виду не одни «Стихотворения».

В задержках с доставлением рукописи, вероятно, менее всего виноват был сам Всеволожский. Он не только сразу согласился на просьбу Пушкина, но, очевидно, не хотел брать и той суммы, которая пошла в погашение карточного долга. Это можно заключить из слов Пушкина в письме к брату: «Всеволожский со мною шутит: я должен ему 1000, а не 500, переговори с ним»[565]. Наконец, в средних числах марта Пушкин в Михайловском получил долгожданную рукопись. Он необычайно торопился, желая наверстать потерянное время, и менее нежели через две недели выслал ее, с добавлением новых стихов, брату – для переписки и цензурования. Но Лев Сергеевич был дурным комиссионером. Он не спешил с перепиской, а, по обыкновению своему, щеголял в салонах декламацией неизданных стихотворений брата.

«С братом я в сношения входить не намерен, – возмущался Пушкин в письме к Дельвигу. – Он знал мои обстоятельства и самовольно затрудняет их. У меня нет ни копейки денег в минуту нужную, я не знаю, когда и как я получу их. Беспечность и легкомыслие эгоизма извинительны только до некоторой степени. Если он захочет переписать мои стихи, вместо того, чтоб читать их на ужинах и украшать ими альбом Воейковой, то я буду ему благодарен, – если нет, то пусть отдаст он рукопись тебе, а ты уж похлопочи с Плетневым»[566]. Вслед за тем получил серьезное внушение и сам Лев Сергеевич[567], и все-таки дело подвигалось крайне медленно.

Книжка, помеченная 1826 г., вышла в свет 30 декабря 1825 г. Издавал книгу Плетнев, напечатавший ее с обычным тиражом в 1200 экз. Интересно, что таково было желание самого Пушкина[568], очевидно, не рассчитывавшего на большой коммерческий успех своей книги. Оно и было понятно в ту пору, когда круг читателей поэтических произведений был донельзя ограничен. Успех первых трех поэм еще не убедил Пушкина в том, что рынок уже сильно вырос. Книжка, в которую вошло свыше 100 стихотворений, отпечатанная в 8-ю долю листа, заключала XII+192 стр. Цена была опять баснословной – 10 руб. И столь же баснословен был успех издания, несмотря на то, что книга увидела свет в смутную пору, когда только что замерли выстрелы на Сенатской площади, а Сергей Муравьев-Апостол шел на Киев с мятежным Черниговским полком.

В течение первых трех недель по выходе книги, к 21 января 1826 г., продано было книгопродавцам 600 экз.[569], а еще через месяц распродано было все издание[570]. При этом Плетнев, идеальный комиссионер всех великих своих современников, придумал сложную систему скидок.

Стихотворений Александра Пушкина, – писал он 27 февраля, – у меня уже нет ни единого экз., с чем его и поздравляю. Важнее то, что между книгопродавцами началась война, когда они узнали, что нельзя больше от меня ничего получить. Это быстрое растечение твоих сочинений вперед заставит их прежде отпечатания скупать их гуртом на наличные деньги. При продаже нынешней я руководствовался формою, которая изобретена была Гнедичем по случаю продажи стихотворений Батюшкова и Жуковского. Вот она: 1) Покупщику, требующему менее 50 экз., нет уступки ни одного процента. 2) Кто берет на чистые деньги 50 экз., уступается ему 10 проц. 3) Кто 100 экз., уступается 15 проц. 4) Кто 300 экз., уступается 20 проц. 5) Кто 500 экз., уступается 25 проц. 6) Кто 1000 экз., уступается 30 процентов.

К нашему благополучию книгопродавцы наши так еще бедны или нерасчетливы, что из последних двух статей ни один не явился, и все покупали по 4-й статье[571].

За вычетом обязательных и авторских экземпляров, в продажу поступило 1130 экз. Если, как пишет Плетнев, все издание было распродано с 20 % скидки, т. е. по 8 руб., валовой доход должен был равняться 9040 руб. Пушкину же очистилось 8040 руб., откуда можно заключить, что бумага и печатание книги стоили около 1000 руб.

Восемь тысяч были, конечно, громадным гонораром, и если быстрое распространение книги превзошло все ожидания Пушкина, то и материальный успех издания должен был вполне удовлетворить его. Эти восемь тысяч приобретают и некоторое символическое значение, если вспомним, что пять лет тому назад ту же рукопись сам Пушкин оценил в 1000 руб. Совершенно очевидно, что при калькуляции этого издания Пушкин уже учел то обстоятельство, что стихотворный рынок, – хотя и ограниченный, по его мнению, – уже отчасти завоеван им. А это последнее не могло не отразиться благоприятно на его товарищах-поэтах.

Уже в феврале, т. е. менее чем через два месяца после выхода «Стихотворений», Заикин снова завел речь о втором издании, но Пушкин, проникшись опасениями Плетнева насчет того, что во второй раз цензура не будет столь милостива и снисходительна, снова уклонился от предложения. «Погодим с новым изданием, время не уйдет, все перемелется – будет мука – тогда напечатаем второе, добавленное, исправленное издание», – писал он Плетневу в начале марта[572].

Со вторым изданием пришлось ждать долго, но и первое, как мы видели, печаталось медленно и настолько затянулось, что 1-я глава «Евгения Онегина» обогнала его.

V

Еще в начале апреля 1824 г. Пушкин сообщал Вяземскому: «Сленин предлагает мне за Онегина сколько я хочу. Какова Русь, да она в самом деле в Европе, – а я думал, что это ошибка географов»[573]. Но поэт предпочел сам печатать свой роман.

Первая глава «Онегина» была кончена за год прежде того, но Пушкин решился выдать ее в свет лишь в конце 1824 г., когда уже были написаны следующие три главы. В начале ноября он отправил рукопись в Петербург с братом, поручив ему, совместно с Плетневым, приступить к печатанию.

Здесь уместно коснуться причин, побудивших Пушкина, как