Заходер и все-все-все… - Галина Сергеевна Заходер

что-то важное! Подчас трудно определить — кто ученик, кто учитель. Процесс педагогики, вероятно, имеет обратную связь. Вдруг подумала: «Разве я не была его ученицей?»

И все-таки я должна подойти к главному, признанному ученику Бориса Заходера — Эдуарду Успенскому. Да простит меня нынешний маститый Эдуард Николаевич, что я буду называть его, как и раньше, Эдиком.

Я познакомилась с ним в 1964 году в Переделкине, в коттедже, который Заходер занимал постоянно, когда там работал. Я приехала навестить Бориса по его приглашению и застала у него обаятельного молодого человека, которого он представил как своего ученика и соавтора.

«Эдик — Галя». Мне запомнилась фраза Эдика, которая навсегда застряла в моей голове: «Ой, какая молоденькая!» Мне кажется, что меня молодил белый костюм с ромашкой, вышитой веревкой, о котором я непременно скажу в следующей главе.

Мы вскоре перешли с ним на «ты», Борис же с Эдиком всегда были на «вы» («Борис Владимирович» — «Эдик»).

Вскоре после покупки дома мы стали видеться — особенно в летние месяцы — ежедневно, так как Эдик с женой и дочкой сняли дачу в той же деревне, через два дома от нас. Совместная работа, вечера на нашей терраске, купание в Клязьме. В это лето они писали кинокомедию «Чернильная бомба», вариант которой хранится у нас. На нем стоит дата: 1968 год.

Почему бы не заглянуть?

Маленький зеленый городок в средней полосе России. Здесь строят новую школу.

Погожий августовский день. Солнце ярко освещает кумачовый лозунг на воротах забора, окружающего новостройку.

«Сдадим школу к началу учебного года».

Очевидно, строительство идет полным ходом и близится к завершению: из-за ограды несутся гулкие металлические удары, словно работает целая бригада кровельщиков (…)

Странно только, что на стройке не видно ни одного человека. А удары все ближе и ближе, и, наконец, мы видим источник этого могучего индустриального грохота.

Четверо строителей с азартом играют в домино. Столом им служит лист кровельного железа, положенный на четыре бочки из-под горючего. Грохочут удары.

Есть и шутливая песенка.

Может летчика в полете

Гирокомпас заменить,

Могут грузчики в работе

Механизмы применить,

Землекопу на подмогу

Экскаватор могут дать,

А бедняге педагогу

Даже нечего и ждать:

Ни приборы, ни машины

Не помогут, не спасут,

Вот поэтому мужчины,

Настоящие мужчины,

В педагоги не идут!

Есть свисток у постового,

У танкиста есть броня.

Шлем пожарника лихого

Защищает от огня, —

Лишь учителю по штату

Не положено пока

Ни штыка, ни автомата,

Ни на вредность молока.

Несомненная одаренность Эдика, яркая индивидуальность, легкость его молодого таланта вызывали у Бориса желание развивать его литературный вкус, а Эдик легко и радостно впитывал новые знания. (По образованию он был «технарь».) Мне кажется, что и Эдик своей буйной фантазией приносил пользу учителю, давая ему пищу для размышлений.

«Эдик — вроде шумовой машины. Среди его идей попадаются иногда и стоящие», — так говорил Борис Владимирович.

Из этого «шума» можно было извлечь интересную мысль, которая побуждала к совместному творчеству. Они писали для кино, вели на радио передачу «Юмор в коротких штанишках», затевали какую-то повесть. Работалось им весело и легко. Борис с удовольствием редактировал стихи Эдика. Загляните в главу «Переделкино (1964 год)». Перечень предстоящих работ на февраль месяц. Пункт 5-й. Стихи для Э. У — отредактировать. Одно из самых ранних и известных стихотворений «Если был бы я девчонкой» — ударная концовка в нем принадлежит Заходеру. Я неоднократно наблюдала, как — подобно художнику, который одним мазком доводит картину ученика до совершенства, — Борис одним словом менял смысл стихотворения.

Вскоре Эдик развелся с женой, купил половину дома неподалеку от нас, женился вторично.

Помню, как-то летним вечером мы вчетвером засиделись у нас на террасе. Поздно ночью вышли их проводить и обнаружили, что все четыре колеса машины гостей проколоты. Сроду у нас такого не бывало, место наше тихое. Сначала растерялись. Что делать? Эдик вспомнил, что у него на даче есть старые колеса.

Борис, несмотря на позднее время, завел нашу машину, и они с Эдиком уехали, а мы с Леной как примерные жены готовили инструменты для смены колес. Дружно переобули машину. Пострадавшие лишь к утру добрались домой, да и мы улеглись спать не раньше. Когда отдали колеса в починку, обнаружили в них множественные ранения, словно их убивали. Впоследствии, анализируя происшествие, мы вычислили «убийцу» колес. Накануне Эдик заехал к нам со своим породистым щенком и поставил машину напротив ворот одного соседа, который не одобрял подобных поступков. Мало этого — щенок, по своей малообразованности, посмел присесть возле этих самых ворот и оставить о себе память. Сама история, возможно, не так уж интересна, но она говорит о нашей дружбе.

Сотрудничество продолжалось.

Каждая из сторон обладала определенным даром. Заходер блестяще владел словом, но был слабее в выдумке сюжетов.

Мысли именно об этом я нашла в его рабочей тетрадке:

Почему так трудно писать на свой сюжет? (Гете предостерегал от этого друзей, да и сам работал по народным сюжетам.) М. б., потому, в первую очередь, что сам, складывая сюжет, видишь его неизбежные недостатки, несообразности, которые (у меня) прямо-таки парализуют руку или — загоняют в дебри бесконечных сомнений. С чужим сюжетом — все просто. Его принимаешь как данность. Несообразностей либо не видишь, либо сам находишь им интересное оправдание, толкование, применение. Чужую беду руками разведу, а к своей — ума не приложу. Кстати: тут брезжит свет. Т. е. — надо писать чушь. Вчерне.

Возможно, этим объясняется бесспорная удача его пересказов, где все свое дарование он направляет на совершенствование чужого сюжета, а богатство русского языка в его «руках» помогает создать произведение, подчас намного превосходящее первоисточник. Так случилось не только с Винни-Пухом, пересказ которого был назван в Америке «литературным русским балетом». Успенский — большой выдумщик, но, несомненно, слабее в языке, особенно в ту пору. Я не сомневаюсь, что вместе они могли бы написать нечто такое, что порадовало бы читателей. Увы, этого не произошло.

Эдик набирал силу, легко схватывал на лету мысли, идеи, которыми Борис разбрасывался, не дорожа ими, так как его богатства хватало на всех. Мне кажется, что это могут подтвердить все, кто хотя бы изредка общался с Заходером. Рифмы, каламбуры, наблюдения, литературные открытия так и сыпались, словно из рога изобилия. Но пока