Скорпионья сага. Cамка cкорпиона - Игорь Белисов

Она покраснела. Я старался держаться невозмутимо, но, наверное, тоже смутился, потому что когда она на меня взглянула, потупилась. Встала. Взяла садок. Покачала в руке, будто взвешивая. Пошептала: «Спасибо».

Вдруг мгновенно приблизилась и коснулась губами моей щеки.

Пошла быстро на выход. Я остался стоять истуканом. В голове разлилась пустота оглушенности. Это было похоже на внезапный наркоз. Я не чувствовал ничего. Ничего, кроме влажного отпечатка, который щекотал, согревал, разгорался, жег…

Вскоре после того казуса в моем доме раздался звонок.

Городской телефон. Мы с женой едва не столкнулись у трубки. Я опередил ее только на шаг, и трубка досталась мне. Так получилось.

В телефонном эфире висело молчание.

Я несколько раз повторил «Але?», «Слушаю вас?», «Говорите». Молчание повисело и выключилось. Побежали гудки.

– Кто звонил? – спросила жена с блеском тревоги в глазах.

– Не знаю. Молчат. Наверно, ошиблись номером.

Неожиданно я тоже встревожился. А вдруг это та самая девушка? Нет, ерунда. Да и зачем ей молчать? С какой стати? К тому же, у нее только номер моего мобильного телефона, а городского я не давал. Тогда кто же это мог быть?

И почему жена изменилась в лице? Чьего звонка ждет?

А потом она куда-то пропала. Миранда.

Друзья ее звали Мирой. Она и меня приглашала дружить. Мира, девушка мира… – иногда я вспоминал этот простенький каламбур, рожденный ассоциацией вполне-таки равнодушной мысли, – пока внезапно не осознал, что она давно не звонит. Будто канула в воду. Ну и что из того?

Смутило, что меня это беспокоит.

В моем мобильнике оставались принятые номера. Отыскал ее, безымянный. Это было нетрудно. За последние две или три недели мне вообще никто не звонил. Кроме, конечно, жены. Я несколько дней размышлял. Взбалмошная девица. Как там мой скорпион?

И сам набрал ее номер.

Она тут же меня узнала, называя по имени. Собственно, имя было забито в ее телефоне, так что насчет узнавания – сентиментальная натяжка фантазии. Отвечала вяло, сонливо. Слова – как вареные без соли и специй. Я не знал, о чем говорить.

Она вдруг сказала, что заболела.

После некоторого уже более предметного разговора, посвященного кашлю, соплям, температуре и общей слабости, вырисовалась такая картина: несколько дней валяется в лежку. Живет одна. Родители далеко. Друзья звонили, но приехать не могут… Избытком человеколюбия вообще-то я никогда не страдал. А тут вдруг нахлынуло, врезало жгучей волною. Не пойму, что на меня нашло. Схватил ручку, записал ее адрес. По дороге позвонила жена со всегдашним «Ты где?» – «Еду к клиенту»…

Серая пятиэтажка на чужой для меня окраине города. Однокомнатная квартирка с дешевенькой дверью.

Она улыбнулась, впустила меня. Поверх пижамы – махровый халат. Тут же вернулась в постель, закуталась в одеяло, только нос остался торчать. Глаза блестели стеклом лихорадки. На тумбочке – градусник, чашка, фольга от таблеток. Две-три печенюшки. Заварка кончилась. В холодильнике – шаром покати.

Я сказал, мигом сгоняю. Пошел, побежал, разыскал аптеку и магазин. Купил, что она просила, но еще больше того, что сам считал нужным. Возвратился с двумя пакетами. Она смутилась: зачем столько всего? Я дал аспирин, заставил пить минералку, а сам встал к плите. Пока варился бульон, я перемыл скопившуюся посуду, вытер с мебели пыль, облизал влажной тряпкой пол, устроил проветривание. Она следила за мной взглядом отсутствующим – и неотрывным. Я поймал себя на кощунстве, что без макияжа она, пожалуй, красива.

Слегка ожила. Села в постели, попила бульону. Померили температуру – вроде как та начинала спадать. Я примостился рядом на стуле. От нее густо пахло жаром болезни, наверное, даже по́том, но этот запах не показался мне неприятным.

Разговорилась. Да, живет здесь одна. Квартира? Нет, не ее – снимает. Дорого? Да, но на крышу над головой, с грехом пополам, зарабатывает. Где работает? В салоне красоты. Я сыронизировал:

– Кем же? Красавицей?

– Да. – Она вдруг удивительно рассмеялась.

Ее смех меня поразил: глаза налились слезами, зарозовели, она затряслась, казалось, вот-вот разрыдается, – но выражение глаз искрило лукавым весельем, будто грусть – понарошку, а на самом деле все чрезвычайно смешно.

– Что ж у тебя пустой холодильник? Ты что, совсем не питаешься?

– Мы, красавицы, кушаем радугу и какаем бабочками.

Тут уж и я рассмеялся. Долго не мог успокоиться. Мы смеялись друг другу, над ситуацией сообща, над собой по отдельности. Мы были вместе. Между нами зияла пропасть.

Мне вдруг подумалось, что угрюмая озабоченность – всего лишь занудство. Возможно, полезное с практической точки зрения, но не единственно правильное. Есть и другое отношение к жизни – не принимать ничего всерьез. И кто его знает, какое более жизнестойко. Потому что если задуматься, как она здесь лежит, одна, в съемной квартире, обливаясь по́том болезни, и не на кого ей понадеяться, опереться – в сердце впивалось смертное жало безнадежной тоски.

А вот мой скорпион, по всем признакам, чувствовал себя превосходно.

Тот случай был в конце ноября. Она пошла на поправку. Я звонил регулярно, предлагал свою помощь, порывался приехать. Она всякий раз говорила «спасибо», все более вежливо и формально: я и так для нее много сделал, дальше она – сама.

Выпал снег. Все сделалось черно-белым и помертвело. Настоящие морозы еще не нагрянули, только пугали. Ночью прижмет, скует лужи, посеребрит газоны и тротуары, а к обеду раскиснет в слякотную, хлюпкую городскую зябь.

Почему-то мне стало грустно. Не так, как всегда в декабре, когда ночи растут, дни скукоживаются, и календарь ползет к нижней точке природного цикла. К обыденной меланхолии начала зимы в моей грусти присоединилась совершенно отдельная, почти неприметная, пронзительно щемящая нотка.

В конце декабря я еще позвонил. Поздравил с наступающим Новым годом. Она поблагодарила. Слегка поболтали – о скорпионе, а, в общем-то, ни о чем. На этом, собственно, всё. Я понял, что больше никогда ее не увижу.

А впрочем, и к лучшему.

Или мне пригрезилось что-то еще?

Жизнь сложилась. Достаток. Комфорт. Бытовая стабильность. Регулярная вялость законной интимности. Бессознательная привычка ходить одним и тем же маршрутом. Осознанное нежелание что-либо менять.

Почему же так скребло на душе?

Я прислушивался к своему состоянию. Пытался анализировать. Смутные чувства. Вроде, все ничего, и все же – не так. Какой-то самообман. И однажды я понял: за спокойствие и надежность обывательского благополучия нам приходится расплачиваться прижизненной смертью любви.

Проститутки. Всякая женщина – проститутка. Я давно это раскусил. Ну а мужчина? Приличный семьянин, живущий с нелюбимой женой? Продолжать эту гнусность, лишь бы только не разводиться, продать душу за комфорт и стабильность – разве это не проституция?