Случайный турист - Энн Тайлер

До школы Александр шел вместе с Бадди и Сисси Эббетт – соседскими детьми, жившими через дорогу. Они были старше и выглядели хулиганисто. Мюриэл опять заваливалась спать либо, в зависимости от дня недели, отправлялась на одну из своих работ. Мэйкон мыл посуду и выводил Эдварда. По холоду гуляли недолго. Редкие прохожие двигались быстро и дергано, как в немом кино. Кое-кто уже знал Мэйкона в лицо и мимоходом окидывал его взглядом – вроде как молча здоровался. Эдвард всех игнорировал. И даже не сбивался с шага, когда другие собаки подбегали и обнюхивали его. Хозяин магазина мистер Маркуси разгружал ящики, но всякий раз на секунду отрывался от дела и приветствовал пса:

– Здорово, обрубок! Привет, жирдяй!

Эдвард высокомерно шествовал мимо.

– В жизни не видал животинки чуднее! – вслед им кричал мистер Маркуси. – Смахивает на неудачный набросок собаки!

Мэйкон всегда смеялся.

Он уже немного обвыкся в этих краях. Неказистая Синглтон-стрит все еще угнетала своей затрапезностью, но больше не казалась такой уж опасной. Уличная шпана уже смотрелась компанией трогательных безусых юнцов с обветренными губами, дурно одетых и неуверенных в себе. Проводив мужей на работу, женщины, полные хозяйственного рвения, подметали дорожки, замусоренные пивными банками и упаковками от чипсов, а потом, засучив рукава и невзирая на стужу, драили ступени крыльца. Точно бумажные клочки, погоняемые ветром, мимо бежали сопливые ребятишки в разномастных варежках, и какая-нибудь домохозяйка, опершись на метлу, им кричала:

– Эй! Я все вижу! Не вздумайте прогулять школу!

В любой момент улица была готова сбиться с пути истинного, но эти женщины с зычными голосами и квадратными подбородками всегда вовремя ее одергивали.

После прогулки Мэйкон согревался чашкой кофе. Затем ставил пишущую машинку на кухонный стол и работал над путеводителем. Когда задувал ветер, мутные стекла большого окна дребезжали, напоминая перестук колес в поезде. В аэропорту Атланты коридоры растянулись миль на десять, печатал Мэйкон. Под порывом ветра оконная рама содрогалась, и на миг возникало странное ощущение, как будто пол в растрескавшемся линолеуме уезжает из-под ног.

Готовясь к будущим поездкам, Мэйкон обзванивал гостиницы, мотели, управления торговли, транспортные агентства и делал пометки в ежедневнике со спиралью – продукции «Прессы бизнесмена», неизменном подарке Джулиана на Рождество. Мэйкон любил проглядывать всякие полезные сведения в конце ежедневника. Гранат – камень тех, кто родился в январе, аметист – в феврале. Одна квадратная миля равна 2,59 квадратного километра. Нечто бумажное – уместный подарок на первую годовщину. Мэйкон лениво обдумывал эту информацию. Мир казался упорядоченным: на все найдется ответ, если правильно сформулировать вопрос.

Наступало время обеда. Отложив работу, Мэйкон делал себе сэндвич или разогревал банку супа, ненадолго выпускал Эдварда побегать на заднем дворике. Потом он любил немного послоняться по дому. Там столько всего требовало починки! Но это ничуть не тревожило, поскольку было не его заботой. Насвистывая, Мэйкон изучал глубину трещины в стене. Мурлыча песенку, спускался в подвал и покачивал головой от царившего там бедлама. В спальне оглядывал хромой комод на трех ножках и консервной банке вместо четвертой.

– Позор! – удовлетворенно говорил Мэйкон сопровождавшему его Эдварду.

Он смазывал петлю, укреплял дверную ручку, удивляясь тому, что личность Мюриэл почти не отпечаталась в доме. Здесь она жила лет шесть или семь, но дом так и выглядел временным пристанищем. Вещи ее лежали в беспорядке и как будто принадлежали кому-то другому. Это огорчало, поскольку было весьма любопытно узнать ее подноготную. Ошкуривая ящик комода, Мэйкон украдкой глянул на его содержимое, но увидел лишь шали с бахромой и пожелтевшие сетчатые перчатки из сороковых годов – ключ к разгадке чьей-то другой жизни.

Но что именно хотел он узнать? Мюриэл – открытая книга, она рассказала бы о себе все, даже не самое приятное. И она не пыталась скрыть свою истинную натуру, далекую от совершенства: вздорный характер, сварливость, склонность к затяжным приступам самоедства. В отношении к Александру ее кидало из крайности в крайность – то она тряслась над ним как наседка, то была груба и бессердечна. Явно неглупая, вместе с тем она была неслыханно суеверной. Не проходило дня, чтоб она не рассказала в утомительных подробностях свой сон, в котором выискивала всякие знаки. (Сон о белых кораблях в пурпурном море исполнился уже наутро, уверяла она: на пороге ее дома возник коммивояжер в лиловом свитере с узором из белых корабликов. «Точно такой же цвет! И тот же силуэт кораблей!» Интересно, гадал Мэйкон, что за торгаш этак вырядился?) Она верила в гороскопы, карты таро и говорящие доски. Магическое число ее – семнадцать. В прошлой жизни она была модельером и клялась, что помнила по крайней мере одну свою смерть. («Кажется, она скончалась», – сообщили вошедшему врачу, и тот размотал свой шарф.) Она не исповедовала какую-то определенную религию, но свято верила, что Бог приглядывает за ней персонально. Смешно, думал Мэйкон, если учесть, что ей приходилось сражаться за каждую мелочь.

Все это он знал, однако, наткнувшись на сложенный листок на столешнице, жадно вглядывался в корявые строчки, словно пытаясь постичь незнакомца. Претцели. Колготки. Дантист. Из прачечной забрать вещи миссис Арнольд.

Нет, не то. Не то.

В три часа из школы возвращался Александр, открыв дверь ключом, который на шнурке носил на шее.

– Мэйкон? – опасливо спрашивал он. – Это ты там?

Александр боялся грабителей.

– Я, – отвечал Мэйкон.

Эдвард вскакивал и бежал за мячиком.

– Как прошел день? – неизменно интересовался Мэйкон.

– Нормально.

Тем не менее складывалось впечатление, что в школе не все так гладко. Александр приходил весь какой-то скукоженный, стекла очков его были густо залапаны. Он смахивал на домашнее сочинение, многажды исправленное и переписанное. А вот одежда его была столь же опрятной, как и утром. Ох уж эта одежда! Чистенькая рубашка поло в сдержанную коричневую полоску, в цвет ей коричневые брюки, в поясе топорщившиеся под толстым кожаным ремнем. Сияющие коричневые ботинки. Ослепительно белые носки. Они там вообще не играют, что ли? У них перемены-то бывают?

Мэйкон давал Александру молока с печеньем – заморить червячка (днем Александр пил молоко безропотно), затем помогал с уроками. Задания были наипростейшие – арифметические примеры и ответы на вопросы. «Зачем Джо понадобился десятицентовик? Где был его папа?»

– Э-э… – мямлил Александр. На виске его пульсировала жилка.

Мэйкон считал его не тупым, но ограниченным. Зажатым. Даже походка его была скованной. Даже улыбка не осмеливалась пересечь невидимые границы, проходившие по центру лица. Вот и теперь он не улыбался. Но морщил лоб и боязливо косился на Мэйкона.

– Подумай, – говорил тот. – Не спеши.

– Я не знаю! Не знаю я!