Федор Сологуб - Мария Савельева

Отчасти поясняло интерес писателя к военной теме предисловие, которым он снабдил в это время редакторскую работу своей супруги. Под впечатлением Первой мировой войны Чеботаревская составила и выпустила в 1915 году сборник «Война в русской поэзии». Сологуб так интерпретировал идею этой книги: «Как и любовь, движущая мирами и сердцами, война обнаруживает сокрытое в глубинах душевных, — и песни, внушенные войною, полнозвучны, как песни любви, ибо в них отражается совершенно душа поэта и душа народа». Патриотизм русских поэтов представлялся ему лишенным торжественности, простым и достойным. Сологуб также ставил в заслугу своим предшественникам отсутствие злобы по отношению к врагу, хотя сам не всегда мог достичь этого идеала. К слову, в публицистике, как и всегда, Сологуб выступал более взвешенно, чем в художественных произведениях. Из его переписки с Александром Измайловым, через которого писатель связывался с редакцией газеты «Биржевые ведомости», мы узнаем, что фразы из статей Сологуба вроде «мы определенно знаем, что германскому народу в целом мы не враги» российской цензуре казались слишком опасными «объективностями».

В сборник «Война в русской поэзии», составленный Чеботаревской, вошли стихотворения и классиков XIX века, и ее современников, с которыми Анастасия Николаевна вела переговоры о публикации: Бальмонта, Блока, Брюсова, Эрберга, Вячеслава Иванова, Кузмина, Тэффи, Гумилева, Ахматовой, Городецкого, Северянина, Рюрика Ивнева. Книга была не лишена налета «вкусовщины»: творчество Сологуба в ней было представлено более полно, чем творчество его современников, много внимания уделялось Игорю Северянину, которому в этот период покровительствовала писательская чета. Однако мысль о том, что поэзия поддерживает человека в дни опасности, была, конечно же, по сути верной и приходила в это время в голову не только Сологубам. В том же году маленький сборник с очень похожим названием — «Война в русской лирике» — и с похожим замыслом издал Владислав Ходасевич. Неудивительно, что многие стихи попали в обе книжки: «Певец во стане русских воинов» Жуковского, «Война» Пушкина, «Война» и «Последняя война» Брюсова.

В чем-то скромный труд Чеботаревской, объединявший лучшие стихотворения разных лет, был адекватнее моменту, чем сборники Сологуба того же военного времени. Критика справедливо замечала, что литература на политические, злободневные темы редко бывает художественно совершенной. Поэтические неудачи преследовали в это время не только Сологуба, но и других современных ему литераторов. Летом 1915 года Федор Кузьмич снова был обижен критической статьей Александра Измайлова, опубликованной в «Биржевых ведомостях»: «Целый год печатали Вы все эти рассказы и стихи, и вдруг объявили, что всё это — ужасная дрянь»[41]. Измайлов писал о заданности выводов в военной прозе не только Сологуба, но и других писателей, сопоставлял эти опыты с «Севастопольскими рассказами» Льва Толстого как образчиком. Сологуб в переписке спорил со своим критиком, справедливо утверждая, что Толстой умел сочетать гениальность с совершенной тенденциозностью.

Другому сотруднику «Биржевых ведомостей», Михаилу Гаккебушу, Сологуб летом и осенью 1915 года, а также весной 1916 года неоднократно писал, пытаясь ускорить выход своей статьи «В защиту военной литературы», но газета не спешила публиковать ни ее, ни пришедший в редакцию рассказ писателя «Неутомимость». Сологуб настаивал: «Дорогой Михаил Михайлович, статья „В защиту военной литературы“ всё еще лежит у Вас, хотя она содержит в себе правую защиту той позиции, которую заняли многие из нас за последний год. Если эта статья очень велика, то разделите ее на части, и можно напечатать в 2–3 номерах, — но очень прошу ее всё же пустить поскорее. Преданный Вам Федор Тетерников». Но и через полгода он вынужден был сетовать на неторопливость газеты: статья по-прежнему лежала в редакции мертвым грузом. «Огорчительно то, что нападки на нас, поэтов, печатаются газетами беспрепятственно и постоянно, а слову защиты или самозащиты не найти места даже и в той газете, что печатаешься», — пенял Сологуб Гаккебушу.

В период войны отношения писателя с прессой осложнились еще и тем, что общественности сложно было определить границу между патриотизмом и агрессивным национализмом. Осенью 1915 года Сологуб оказывается вовлечен в неприятную историю вокруг журнала «Лукоморье», редакцию которого одновременно покинул целый десяток сотрудников. Среди них были Георгий Иванов, Михаил Кузмин, Юрий Слезкин, Федор Сологуб. Журнал издавал Михаил Алексеевич Суворин, и репутация «Лукоморья» несколько страдала из-за деятельности его отца: издание связывали с антисемитской газетой «Новое время» Алексея Суворина. Пока эта связь не бросалась в глаза, литераторы с удовольствием сотрудничали с «Лукоморьем», которое располагало солидными гонорарами. Но когда в журнале появилась фотография знаменитого своей одиозностью публициста Виктора Буренина, а другой «нововременец», Анатолий Бурнакин, начал печатно хвалить издание, разразился скандал. Сначала яд на конкурентов стала изливать пресса, пообещавшая бойкот авторам «Лукоморья». Потом запуганные литераторы решили публично заявить о разрыве с журналом, сопроводив свой уход открытым письмом в редакцию «Биржевых ведомостей». На долгое время журнал получил репутацию националистического издания. Лишь в недавней публикации[42] литературоведа О. А. Лекманова появилось опровержение сложившегося в те годы мнения. Лекманов доказывает, что в период Первой мировой войны «Лукоморье» было не более националистично, чем многие другие вовсе не консервативные издания. Газеты и журналы, поэты и прозаики в это время в один голос, без различия литературных школ и степеней поэтической одаренности, воспевали славянскую культуру и силу русского оружия. Как отмечает Лекманов, двое авторов, покинувших «Лукоморье» осенью 1915 года, — Михаил Кузмин и Георгий Иванов — скоро одумались и вернулись в издание.

Сологуб тоже быстро понял подоплеку событий. Как и Кузмин, он напечатал в «Биржевых ведомостях» свое особое мнение вдогонку коллективному письму вышедших из редакции авторов: «Статьи Бурнакина о литературе ничем не хуже многого, появляющегося на страницах наших „прогрессивных“ изданий, считающих своим долгом лягать новую литературу по всякому поводу и неповоду. Подписал же я заявление о выходе из „Лукоморья“ исключительно потому, что считал для себя морально неприемлемым оставаться там, раз выходят 3 лица, по приглашению которых я и давал в „Лукоморье“ свои стихи». Чеботаревская, пока муж был в отъезде с патриотическими лекциями, сочла нужным разъяснить ситуацию в личном письме Михаилу Суворину. По ее версии, Сологуб (напечатавший в «Лукоморье» более десятка произведений) особо не вникал во внутренние дела редакции. Единственное собрание сотрудников журнала, на котором побывали Сологубы, как раз стало началом скандала, когда десять человек решили порвать отношения с «Лукоморьем». Чеботаревская уверяла, что они с Федором Кузьмичом отговаривали от этого литераторов, но те «смалодушничали и… стали приставать к Ф. К. с тем, чтобы он „не по-товарищески“ „не отделялся“ от них, так как „ему-то ничего, а вот им каково-то“. И пришлось сделать то, с чем Ф. К. абсолютно не был согласен». История была странная, ведь раньше Сологуб никогда не боялся пойти против мнения большинства, и еще в годы педагогической карьеры заработал себе репутацию упрямца. Примечательно и то, что его позицию излагала супруга, а не он сам. Вероятно, налет национализма, который придавала изданию молва, сильно беспокоил его, одного из соучредителей Российского общества по изучению еврейской жизни. Чуть раньше, когда летом того же 1915 года газета «Речь» заклеймила его как антисемита, писатель был очень огорчен и настойчиво требовал опровержения. Чувством родства с русскими евреями проникнут его рассказ этого времени «Свет вечерний». В рассказе учитель словесности и его жена утешают маленькую Сарру Канцель, которую обидел грубым словом раненый солдат. По Сологубу, антисемитизм — это болезнь, которую сильный русский народ преодолеет, стоит ему только прийти в себя после великих потрясений войны.