Дневники матери - Сью Клиболд

Тогда я просто радовалась, что Дилан сам хочет отдалиться от Эрика. Я всегда говорила обоим сыновьям, что они всегда могут использовать меня в качестве отговорки в случае необходимости. В частности, я думала о том, как им избежать вождения в нетрезвом состоянии, но подразумевала и любую другую небезопасную ситуацию. Поэтому я была довольна не только тем, что Дилан воспользовался моим давним предложением, но и нашел способ отдалиться от Эрика, не задевая чувств друга.

Посмотрев на отношения между Эриком и Диланом в «Подвальных лентах», я увидела этот эпизод в новом свете. Если Дилан не хотел куда-то идти с Заком, Натом, Робин или кем-то еще из своих друзей, он просто говорил: «Не, на этих выходных не могу. Надо дописать это сочинение». Только с Эриком ему нужна была я, чтобы его выгородить. Я никогда не волновалась об этом и не думала о том, чтобы спросить Дилана: «А почему ты просто не скажешь ему нет?» То, что он попросил моей помощи, выглядело как признак здравомыслия, но позже я поняла, что это был более тревожный знак. Я его пропустила, пока не стало слишком поздно.

Во время одной из наших бесед Фрэнк Окберг сказал: «Психологический портрет Дилана не похож на убийцу, но он был достаточно уязвимым, чтобы стать им». Следователи ФБР обнаружили, что Эрик пытался заинтересовать своими планами массового уничтожения других мальчиков, в том числе Зака и Марка Мейнеса.

Но попался только Дилан.

Специалист по уголовному праву доктор Адам Лэнкфорд, автор книги «Миф о мучениках», изучил суицидальность террористов-смертников и массовых убийц. Он писал, что и тех и других отличают три главных свойства: психические расстройства, вызывающие желание умереть, ощущение себя жертвой и желание приобрести славу с помощью убийств.

В одном исследовании Лэнкфорд рассмотрел почти двести массовых убийц, действовавших с 1966 по 2001 годы. Половина из них покончили с собой во время нападений. Остальные, вероятно, собирались умереть, но были задержаны до того, как успели выполнить свои намерения. Являются они настоящими самоубийцами или нет, но у массовых убийц меньше одного процента шансов избежать последствий своих действий. Чтобы спланировать преступление с таким катастрофически малым шансом спастись, надо, как говорит Лэнкфорд, иметь «настоящее безразличие к жизни».

По мнению экспертов по оценке угрозы, массовые убийцы почти всегда проходят определенный путь к своему преступлению. Узнать, какие знаки могут указывать на то, что человек вступил на эту дорогу, — это и есть способ предотвратить трагедию. Очень часто все начинается с желания умереть.

Долгое время преступления, когда убийца кончает с собой, рассматривали как вид убийств, а не самоубийств. Некоторые из них действительно соответствуют модели убийства, где самоубийство является «планом Б» на случай, когда другого способа бежать не остается. Но изменившееся понимание самоубийств и более внимательный анализ информации показывают, что многие самоубийства, связанные с убийствами (можно даже сказать, что подавляющее большинство), начинались с мыслей о том, как покончить с собой. Другими словами, как пишет доктор Джойнер, «если можно доказать, что самоубийство лежит в основе убийств с последующими самоубийствами, тогда предотвращение самоубийств является и предотвращением таких убийств».

По крайней мере, в отношении трагедии в Колумбайн мне это кажется верным. Многие годы я искала недостающий элемент, ту часть личности Дилана, которая позволила ему сделать то, что он сделал. После того, что я узнала, я думаю, что третий элемент в диаграмме доктора Джойнера — способность покончить с собой — дает часть ответа на мой вопрос.

В своих записях Дилан находит успокоение в мысли о смерти. Но, кажется, что он не способен сам совершить самоубийство.

Как указывает доктор Джойнер, чтобы нанести себе вред, люди должны стать нечувствительными к жестокости и страху боли. (Он предполагает, что именно поэтому уровень самоубийств выше среди тех людей, которые постоянно сталкиваются с болью и страхом, и поэтому привыкают к ним — среди врачей, солдат и людей, страдающих анорексией). Наш естественный инстинкт самосохранения очень силен, и большинству людей приходится работать над собой, чтобы перестать обращать на него внимание.

Дилан сам не мог убить себя. Он говорит о самоубийстве, но не строит планов, как ему это сделать. Его записи об этом — как и о многих других вещах — абстрактны. Это бессилие проходит через весь его дневник. Он хочет работать с компьютерами, но не может устроиться на такую работу, а если место удается заполучить, то его быстро увольняют. Он все говорит и говорит о девушке, в которую влюбился, но нет никаких доказательств, что он пытался подойти к ней. Он мучается над письмом к своей любимой, но не отправляет его. На самом деле нет доказательств даже того, что они хоть раз говорили.

То же самое происходит и с мыслью о самоубийстве, и Дилан обращается за помощью к Эрику: «Скоро … или я покончу с собой или буду с [имя девушки удалено цензурой], и мы станем прирожденными убийцами». Кажется, Дилану «нужен» убийственный план Эрика, чтобы сделать то, чего ему больше всего хочется, — совершить самоубийство. Доктор Джойнер предположил, что, строя планы устроить бойню вместе с Эриком, Дилан как бы репетирует свою собственную смерть. Эти приготовления помогали ему потерять чувствительность.

Многие годы после нападения на школу я была против того, чтобы обвинять Эрика в том, что он втянул Дилана в это дело. Я считала, как в какой-то мере думаю и сейчас, что какую бы власть Эрик ни имел над ним, Дилан все равно ответственен за тот выбор, который сделал. По крайней мере, в один момент сын достаточно отдалился от своего друга и был достаточно объективен, чтобы сказать мне, что Эрик «сумасшедший», а также попытался воспользоваться моей помощью, чтобы освободиться от этих отношений.

Узнав то, что знаю сейчас о психопатии, я чувствую себя совсем по-другому. Я вижу, что жестокость и ненависть, буквально сочащиеся со страниц дневника Эрика, делают его записи такими мрачными, что их почти невозможно читать. В то же время записи Эрика ясны и понятны, а записи Дилана — нет. Как заключил доктор Лэнгман, «записи Дилана спутаны, бессистемны, в них много угловатых синтаксических конструкций и неправильно используемых слов. Мысли Эрика неприятны и муторны, а у Дилана нарушен мыслительный процесс. Отличие от нормальности состоит в том, что думает Эрик и как думает Дилан».

Эрик мог быть чрезвычайно убедительным. Психолог в программе реабилитации малолетних правонарушителей, освободивший его от прохождения программы раньше срока, написал в конце своего окончательного доклада «muy facile [sic] hombre». Мои друзья, говорящие по-испански, перевели эту фразу как задушевное описание «очень легкого в общении парня». Обаяние, исходившее от Эрика, возможно, распространилось и на Дилана, оценки которого не были такими высокими, чтобы объяснить его досрочное освобождение от программы реабилитации. Многие психологи, с которыми я беседовала, рассказывали, какими пугающе харизматичными и очаровательными могут быть психопаты, как быстро они находят слабые места людей и как мастерски используют рычаги давления. Не уверена, что Дилан мог вообще вырваться из этих отношений, особенно если учесть его надломленное состояние духа.