Воровка. Королевы бандитской Одессы - Ольга Вяземская

— А потом… — Рита в конце концов нашла в себе сила рассказать Мари обо всем произошедшем, — …они все ушли. А папа остался там совершенно один. Ему же холодно, одиноко. Я просила укрыть его хотя бы моим платком, но меня никто не слышал. Увели… Оставили немного еды и вот, дров принесли. Но зачем это все мне, если папа остался там… совершенно один?

Мадемуазель было страшно слышать такие слова от своей ученицы — еще более страшно оттого, что девочка-то, похоже, обезумела. Как она теперь будет совсем одна? (Мари даже думать не могла забрать Риту к себе — да и какое это было «к себе», если сегодня могло закончится в Аркадии, завтрашнее утро начаться у Благородного собрания, а закончиться на Киевской дороге, в трех верстах от города. Ее бы не поняли те, с кем она сейчас жила, да и выгнали бы, пожалуй…)

— Ну ничего-ничего, — тихонько приговаривала мадемуазель. — Вот сейчас мы согреем чайкý, поедим. Жизнь сразу станет лучше. И потом будем думать, что делать.

Рита бледно улыбнулась — хорошо, что Мари здесь. Одиночества сейчас она бы не вынесла. Быть может, после, когда мадемуазель уйдет, она на что-нибудь решится… Но сейчас, слыша едва заметный аромат лаванды, — Бог его знает, каким волшебством Мари удалось сохранить духи, — отвечая на тихие ее вопросы, девушка чувствовала, что понемногу приходит в себя.

— Душенька, а какой нынче день? — Рита попыталась уйти от печальных разговоров.

— Восемнадцатое января заканчивается, солнышко.

— А что происходит в городе?

Мадемуазель озадаченно покачала головой — бедняга, она уж не знает, как отвлечься… Хотя пусть лучше послушает о том, от чего лихорадит весь город, чем опять нырнет в пучину и станет жалеть отца, беспокоиться, что ему холодно.

— Ох, сказать, что в городе «что-то» происходит, это не сказать вообще ничего. Господа большевики опять взяли власть.

— Опять? Да на что она им?

— Детка, власть — это невероятно сладкая приманка. Эти голодранцы решили, что смогут заключить мир, накормить вдосталь, одеть и обуть всю страну. Хотя, сдается мне, они об этом не думают ни минуты. Их предводитель в далеком Петербурге захлебывается в истерике, требуя всех уничтожать, разоружать и изгонять. Похоже, о стране, которую они пытаются прибрать к рукам, они не собираются заботиться никоим образом. Ну да вот посуди сама…

Рита, как в детстве, села напротив мадемуазель и приготовилась слушать. Ее лицо испугало Мари — перед ней была не шестнадцатилетняя девушка, а шестилетняя девчушка, обожающая слушать сказки о принцах и феях.

— Третьего дня, нет, пять уже дней назад… Одним словом, вечером тринадцатого большевики и их союзники подняли восстание. Это была суббота, офицеры штаба округа чего-то праздновали в самом штабе. Никто восстания не ожидал, готовились к нему в невероятной тайне. Моментально взяли телеграф, почту, казначейство, вокзал, штаб округа…. Молниеносно, никто ни понять ничего не смог, ни даже хоть какой-нибудь слабенький отпор дать. Утром четырнадцатого все было спокойно. Газеты написали, что погибло лишь два человека, а раненых насчитали то ли восемь, то ли десять. Одесситы узнали о перевороте из утренних газет.

— И как о новости говорить стали?

— Да никак, это же Одесса. Она всякое видала. И то сказать — не изменилось же ничего: кабаки работают, театры тоже, магазины открыты, на Привозе спокойно. А что власть опять поменялась… Ну так, поди, не первый уже раз. Ни баррикад, ни взрывов, ни погромов. Тишина и благолепие, как в Европах.

— А что же эти, нынешние хозяева города?

— Они создали Военно-Революционный комитет, который заявил, что вся власть перешла Советам. Совет сильно удивился — там же заседали правые эсеры и меньшевики, а они уж точно к восстанию никакого отношения не имели. Совет не только удивился, но и обрадовался. А, образовавшись, конечно, обеими руками поддержал лозунг «Вся власть Совету». Не успели господа большевики отпраздновать политическую победу, как Совет выставил условие — все решения обязательно согласовывать с либеральной Думой и Украинской Радой. Большевики плюнули, прости мне, детка, такое слово, на все условия и создали свой Совет рабочих, крестьянских, солдатских и матросских депутатов. Кстати, сегодня об этом написали газеты. Нынче в Одессе и окрестностях осело около двадцати тысяч офицеров. Из них против большевистского переворота не выступил почти никто… Быть может, позже появятся «герои», который бросятся защищать царя и отечество, но пока все сидят по домам и пытаются стать собственной тенью. Вообще, похоже, что господа военные воевать не хотят и пытаются отбиться двумя, а то и тремя руками, а те, кто воевать хочет и может, не знают, с какой стороны подступиться.

— Отчего ты так думаешь, душенька? — Безумия в глазах Риты почти не было. Но мадемуазель понимала, что достаточно легкого толчка, и разум девушки опять опрокинется в черноту. Дай-то Бог, чтобы это случилось как можно позже.

— Да это же любому видно. Окружной арсенал взяли пулеметчики. Однако большевики не стали разоружать гайдамаков, а когда их предводитель…

— Предводитель? — бледно улыбнулась Рита.

— Ну, не знаю… командир, вождь… Так вот, когда он приехал в штаб большевиков на крейсере «Алмаз», его даже не арестовали. Гайдамаки тут же потребовали, чтобы штаб округа освободили, а Красную гвардию разоружили. Сначала на это дали сутки, но быстро решение переменили и суток ждать не стали. Наутро пятнадцатого от Большого Фонтана гайдамаки начали наступление. Ты не слышала, но на окраинах бои были страшными, кровавыми. От окраин гайдамаки направились в центр города и отбивали одну улицу за другой… К вечеру, или, вернее, перед полуночью, захватили вокзал, продвинулись по центру до Дерибасовской — линия боев шла от Соборной через Греческую площадь до Николаевского бульвара. Дошли гайдамаки даже до Воронцовского дворца. Но здесь их встретил последний, как мне говорили, резерв большевиков. Дума предложила перемирие, но ее никто всерьез не воспринимал.

— Так что, большевиков опять в городе нет?

— Увы, детка, они есть, и не просто есть, но и правят. Они удержали порт. В тылу остались Пересыпь, Слободка и Молдаванка… Мельницы, где жили в основном обычные люди. И в ту же ночь в порту высадился сводный отряд Шестой большевистской армии — шесть сотен бойцов, два легких орудия. То ли отряд разделился, то ли потом был еще один… Как бы то ни было, войска большевиков одновременно атаковали и вокзал, и артиллерийские казармы. Вчера утром броненосцы открыли артиллерийский огонь по местам, где еще оставались гайдамаки и юнкера. Это гайдамаков и сломало. К часу дня вчера все затихло, бои прекратились. Бóльшая часть гайдамаков разбежалась, кто-то сообразил перейти на сторону красных. Те, кто отправился на Дон, дальше Раздельной не ушли. На станции одесские большевики их догнали, разоружили и отправили по домам.

— Так, получается, в городе опять мир и покой?

Мадемуазель осторожно поставила кружку с кипятком на стол.

— Ну какой же мир? Где же покой? Как только господа большевики побеждают, из всех щелей начинают лезть их приспешники и якобы помощники — босяки Корнилова, гопота Япончика… Где-то лютуют «Коршуны», где-то берут склады «Волки»… До покоя и мира прекрасной Одессе еще слишком многое, думаю, увидеть предстоит. Да и моего воображения на все не хватит. Я все-таки женщина…