Один из нас - Крейг Дилуи

– Будем тренировать свои способности, – сказал Мозг. – И присматривать за другими, у кого они только раскрываются. Когда придет время, мы должны быть готовы.

– Ты постоянно это твердишь. Когда оно придет, это твое время?

– Мы узнаем об этом, потому что увидим, что все уже происходит. И когда процесс начнется, мы не будем его направлять. Он будет направлять сам себя.

– Само по себе ничего не начнется, – сказал Кроха. – Кто-то должен сделать первый шаг.

– Его сделают нормалы, – объяснил Мозг. – Они начнут первыми, потому что они думают, что победят. Революция ждала долгие годы и должна подождать еще немного. Несколько дней, месяцев, лет – кто знает, но рано или поздно это произойдет. И когда мы поднимемся, то сделаем это все вместе. Мы будем готовы. Нам будет нечего терять, и мы не остановимся до тех пор, пока не победим!

Другие парни заулыбались. Все, кроме Крохи. Он опустошил свою кружку и шваркнул ею о столешницу:

– Я не могу ждать вечно! Меня уже тошнит от разговоров!

Мозг вел учет детям, обладавшим особыми способностями. На настоящий момент таких было почти две трети и с каждым днем становилось все больше. Он считал, что эти силы были тем или иным образом вложены во всех детей, что они раскрывались при достижении мутантами половой зрелости. Это был главный секрет Дома, известный лишь тем, кто уже обрел свою силу.

Большинство детей были такими же, как он, – у них были некоторые способности, но их сила была не так уж огромна. Полубоги и прислужники богов. Кроха, с другой стороны, мог уничтожить это здание со всем, что в нем находилось, за несколько секунд. И он уже миновал ту точку, когда хоть что-нибудь могло причинить ему вред.

Кроха был богом.

Они тренировались каждый день. И не только в смысле способностей – они тренировали и свои сердца тоже. Эти дети так долго подвергались угнетению, что кое-кого из них ужасала мысль о том, чтобы дать отпор. Кроха учил их использовать свою силу. Мозг учил их революции. Он заставлял их поверить, что они особенные, что они заслуживают права на собственную мечту.

К их столу подбрел Уолли со своим подносом. Мэри смиренно плелась за ним.

– Где Большой Брат? – спросила она.

– Пес у нормалов, – ответил Мозг.

– Особенный?

– Да. Особенный.

– Страш-но, – вымолвил Уолли. – Бедный Пес.

– Исчезни, – прорычал Кроха.

Уолли вытаращил глаза.

– Ис-чез?..

– Именно. Свали куда-нибудь подальше, пока я сам тебя туда не отправил.

Уолли поглядел на Мозга. Тот кивнул:

– Иди, Уолли. Мэри, и ты тоже. Найдите себе другое место, где сесть. У нас частный разговор.

Мозг посмотрел им вслед. Если Уолли действительно коллаборационист, то это проблема, с которой рано или поздно придется разбираться.

– Мы должны избавиться от этого парня, – сказал Кроха. – А потом пойти и освободить Пса!

– Нет, – возразил Мозг. – Время еще не пришло.

– Я думал, вы с Псом друзья.

Мозг скривился. Пес был ему больше чем другом. Он любил его, как брата.

Он знал, что Пес не убивал Салли Элбод. Скорее всего, ее убил Гейнс, после чего подстроил все так, чтобы все подумали на Пса. Со стороны Гейнса даже не было особенного злого умысла в том, чтобы повесить это на парня. Пес был для него просто случайной жертвой, как сбитое автомобилем животное, – факт, который Мозг находил наиболее жестоким в этой драме. Как легко – назначить ребенка козлом отпущения просто потому, что он мутант! Теперь нормалы будут судить его, как взрослого, и поджарят на электрическом стуле. Детально разработанная, всеми чтимая процедура с заранее известным исходом, словно ритуальное жертвоприношение. Пес погибнет, нормалы испытают желанный катарсис. «Одним меньше», – скажут они. Никто не станет плакать по Псу, кроме мутантов, но слезы рабов никогда не идут в счет. Как и они сами. Они не люди. Они всего лишь животные, умеющие говорить.

Пес наивно верил, что нормалы станут обращаться с ним по справедливости. Теперь он узнал, что они в действительности думают о таких, как он. Хоть его надежды и были ложными, они шли от чистого сердца. Пес верил, что люди в целом добры, что мир – хорошее место. Глядя на Пса, Мозгу часто хотелось сказать: «Наша революция – для тебя, потому что ты заслуживаешь мира, в существование которого веришь». И вот теперь он хотел ему помочь, но не мог. Он всегда надеялся, что Пес разовьет свои особые способности и примет участие в восстании, но теперь это уже никогда не произойдет. Чего бы ни хотел Мозг, на что бы он ни надеялся – революция была для всех детей, не только для одного из них. Если они начнут сейчас, они могут спасти Пса, но потерять все.

– Пес получит свой справедливый суд, – сказал Мозг. – Но, возможно, не доживет, чтобы его увидеть.

Мэри замерла посередине столовой. Ее поднос со звоном упал на пол.

– Красиво, – произнесла она.

Дети вставали из-за столов, головы поворачивались в направлении дальних окон. Один за другим они перебирались в тот конец помещения, чтобы посмотреть наружу. Понемногу ручеек стал потопом. Они гикали, улюлюкали и показывали пальцами. Некоторые вскрикивали от страха и принимались проталкиваться обратно.

– Надо посмотреть, что там такое, – сказал Мозг.

– Я пойду первый, – заявил Кроха.

Великан поднялся и побрел сквозь толпу, расталкивая детей. Те расступались, давая ему пройти, словно армия, выпускающая на поле боя своего главного бойца. Что бы ни было там, снаружи, Кроха их защитит.

Мозг тоже добрался до окна и выглянул наружу.

– Интересно, – проговорил он.

Во дворе Дома пылал шестиметровый латинский крест. Перед ним шеренгой стояли люди в подпоясанных белых балахонах и конических белых капюшонах, закрывающих лица. Большинство из них были с ружьями, кое-кто держал в руках веревки. Ни одного учителя в поле зрения не было.

– Кто это? – спросил Кроха.

– Ку-клукс-клан, – ответил Мозг.

Идея состояла не в том, чтобы сжечь крест, но в том, чтобы поджечь его. При всей загадочности обряда, его смысл был ясен: этот священный огонь был призван очистить мир от зла.

Кроха оскорбленно фыркнул:

– Ну что, можно считать, что они начали первыми, как ты говорил?

– Что-то в этом роде, – ответил Мозг. – Пока что они только пробуют силы, примериваются, чтобы понять свои возможности.

Он окинул взглядом детей, прижавшихся к мутному стеклу. Тех, кто не стал убегать и прятаться. Тех, кто уже обладал силой. Они рычали и ревели на собравшихся во дворе. Если эти люди рассчитывали припугнуть их своим огненным крестом, у них ничего не вышло.

Пускай это место было вонючим застенком – здесь был их дом. Они выросли в этих стенах. Эти старые здания с окружающими их лесами, а также фермы, на которых они работали, были всем, что они знали в этом мире. Здесь прошло их детство.