Бытовая химия - Мил Миллингтон

– На то есть все основания… – Она вытащила ломтик огурца из сэндвича, отправила его в рот и снова стала серьезной.

– Но Фиона может рассказать остальным. Даже если она боится меня и моего страшного тмезиса, она может распустить слух, который дойдет до какого-нибудь репортера.

– Нет. Фиона не станет. Она слишком ассоциирует себя со своей работой: она считает ее главным критерием отличия себя от других людей и вселенной. Распускать информацию, с ее точки зрения, – это непрофессионализм, так что даже если произойдет хоть крохотная утечка информации и люди будут думать, что она как глава отдела паблисити допустила этот промах, она этого не вынесет.

– Тогда она должна притворяться, что ничего не видела?

– О нет. Уверен, что она будет использовать эту информацию, чтобы помучить меня, в качестве палки, которой можно меня потыкать. Фиона всегда делает так, чтобы я знал, что она знает то, что знать ей, на мой взгляд, совсем не надо, но она никому ничего не скажет.

– Понятно… Слава богу. Нам нужно быть осторожнее.

– Ты говоришь это, а в следующую минуту уже щупаешь меня под столом на официальной встрече по обсуждению продаж.

Джорджи улыбнулась своей звездной улыбкой.

– Знаю, знаю. Но я не могла остановиться. Знаешь, как это бывает… сам факт того, что нечто явно несет опасность и совсем не к месту, только подхлестывает события, и противостоять желанию невозможно.

Я начал думать об этом, но быстро переключился на сэндвич. Интересно, кто первым придумал резать сэндвичи по диагонали? Думаю, когда впервые представили эти треугольные кусочки на суд потрясенному миру, они считались сногсшибательными, шокирующими, подрывающими традиции. Наверное, во всех газетах были яростные передовицы, а когда в столовую вносили скандальное блюдо, мужьям приходилось уводить жен в полуобморочном состоянии, пробираясь сквозь хаос, шум и гам. Сегодня, конечно, это знак самой изысканности: треугольные сэндвичи стали совершеннейшей обыденностью. Так же как и брюки, которые появились в респектабельном обществе в качестве возмутительной моды, отсылающей к одеждам французских крестьян-революционеров, уже давно стали нормой. Готов поспорить, что треугольные сэндвичи были когда-то вне закона.

В общем, думаю, все эти мысли в достаточной мере отвлекли меня от того, что говорила Джорджи.

– Так ты свободна в течение дня? – спросил я.

– Дня… и ночи, – ответила она.

– Всей ночи?

– Да. Ты можешь сбежать?

– Сбежать куда?

– Не знаю куда, я просто имею в виду…

– А, понятно. Сбежать от… – я не сказал «Сары». Нодаже молчаливое признание ее существования овеяло нас грустью. Не то чтобы я хотел, чтобы ее вообще не существовало, чтобы ее не было, определенно нет, я же люблю ее. Просто мне было… ну… больно.

Как жестока невидимая поступь Судьбы, как бессердечен Случай, что заставляет нас проходить через эти испытания! Мы живые люди. Мне было больно от испытываемого чувства вины и горечи иначе, чем другому мужчине, глубже и более основательно. Мой разум изнывал, а душа плакала. Я и Джордж, вдвоем, наши чувства – огонь, чье пламя однажды грело и обжигало нас, самые прекрасные эмоции сложным образом сплетались с самыми уродливыми. Мое горло пересохло от головокружительной тоски, я потянулся и поцеловал Джорджи в губы. Она ответила без тени сомнения, и, прильнув друг к другу ртами, мы обнялись и легли на грубую землю. Где-то в вышине небо смотрело на наши радостные и одновременно трагические объятия, спрятав нас на секунду от беспощадных богов.

– Вот дерьмо, – кричал я Саре, прижимая телефонную трубку к одному уху и затыкая пальцем другое, чтобы слышать ее поверх шума машин. – Наверное, мне нечего ныть, Эми никогда не пропускала никаких деталей до этого. Но она пропустила эту, и теперь мне просто необходимо поставить инициалы на исправленных контрактах, потому что агент Джорджины Най не в себе.

– Ну да, конечно, – ответила она, – нужно с этим разобраться. Но помни, что ты мне обещал тот ковер.

– Я вернусь завтра днем.

– Хорошо.

– Прости.

– Ничего страшного, тебя не будет всего сутки.

– Да, но мне не нравится, что я не смог тебя предупредить. Просто мы поняли это только сегодня на встрече.

– Ох, не напрягайся, Том. Ты уезжаешь в Лондон всего на одну ночь, я справлюсь. Черт возьми, я найду тот старый пылесос, возьму в прокате пару фильмов Джона Кузака и проведу жаркий вечерок.

– Конечно, так и сделай.

– Я вообще-то шучу.

– Я знаю… но просто говорю: даже если бы ты не шутила, я бы ничего не имел против. Если я так вот уезжаю на сутки…

– Том? Приди в себя… Ты что, выпил пива за обедом, а? Я знаю, как странно оно на тебя действует. – Она засмеялась.

Господи, каким я был ублюдком.

– Хорошо, хорошо, увидимся завтра, – сказал я.

– Хорошо.

– Люблю тебя.

– Ну, конечно же, боже мой.

Я повесил трубку. Я устроил спектакль из такой простой вещи, как фраза «Я люблю тебя», потому что если бы просто сказал ее, то сгорел от стыда, зная, что Джорджи идет рядом и может услышать мои слова. Нe то чтобы я стеснялся, что она услышит, как я говорю своей девушке о любви в качестве части сценарного плана моей неверности. Наоборот, это совершенно понятно. Хотя когда наблюдают, как ты совершаешь выверенное предательство, все равно становится стыдно, даже если наблюдающий с тобой заодно. Странно, я почувствовал себя пренеприятнейшим образом, потому что мне казалось жестоким говорить Саре, что я люблю ее, когда Джорджи была в двух шагах. Я боялся, что Джорджи может быть больно, если она услышит, как я говорю это Саре. Вот так все сложно. Кое-кто мог бы подумать, что такие заморочки доказывают, что они интересные люди с незаурядной жизнью и будут лелеять этот факт. Но не я. Я всего лишь желал, чтобы все было проще и мне не нужно было бы носить на себе проклятие судьбы – интересную и волнующую историю. Посмотрите на людей, что проходят мимо, как им повезло. Если бы они только знали агонию, которой расплачиваешься за то, что ты такой интересный, они бы поблагодарили звезды за то, что они обыкновенные люди со скучнейшими жизнями. Но, конечно, они и понятия не имели ни о чем. Они не имели представления, кто идет мимо них в этот момент.

Несмотря на то, что я сказал Саре, мы, конечно, были не в Лондоне. Мы были в Батгейте. Батгейт в двадцати милях от Эдинбурга. Вполне возможно, Джорджи и я были единственными людьми за всю историю Британских островов, которые решили провести там ночь неукротимой страсти. Но все логично: полчаса на поезде, а ходят они регулярно. Конечно, вы следуете зову сердца, но все же нужно соизмерять желаемое с действительным.

Мы недолго искали место для ночлега. Я заказал номер на двоих, пока Джорджи пряталась от ненужных глаз. Как только у меня оказался ключ, мы сразу тайком пробрались в комнату (сделав несколько перебежек, проверяя глазами каждый участок, словно шпионы, проникающие в здание). Мы поднялись на второй этаж и влетели в номер, смеясь от напряжения, хлопком закрыли дверь и жадно занялись бурным сексом. После этого приготовили две чашки чая. Благо все для чая было уже в номере, причем совершенно бесплатно.