Синагога и улица - Хаим Граде

6

Дядя Борух-Исер приехал, как и обещал, на праздник Кущей. Он был выше своего покойного старшего брата, но уже его в плечах. У него были заметное брюшко и жидкая длинная седая бородка. По его веселому разговору можно было подумать, что он приехал на свадьбу, а не к семье умершего брата в год траура. Гавриэл сразу привязался к дяде. Борух-Исер, со своей стороны, водил племянника под руку торжественно и преданно, как будущего зятя. Дядя показал фотографии трех своих дочерей — девиц с густыми бровями и пухлыми губами, в длинных платьях с короткими рукавами, скрывающих их толстые ноги, но обнажающих полные руки. Девицы на фотографиях прямо излучали деревенское здоровье, но при этом сидели с мечтательными лицами. Младшая из трех сестер гладила правой рукой котенка, сидящего у нее на коленях, а на ладонь левой опиралась подбородком. Смотрела она куда-то вдаль. Средняя сидела, погрузившись в чтение книги, а старшая была сфотографирована играющей на скрипке.

— Она у меня музыкантша, — сказал дядя.

Гавриэл смотрел не столько на скрипку, сколько на декольте девушки с выпирающими грудями и на ее толстые икры. Он знал, что именно она и есть та невеста, о которой пойдет речь, хотя он может выбрать в качестве невесты и среднюю с книгой или младшую с котенком. Умный дядя, показывая фотографии, ни словом не упомянул о возможности брака, а когда его невестка Басшева спросила, есть ли уже у его дочерей женихи, небрежно махнул рукой:

— Пусть это будет моей единственной причиной для беспокойства! Парни стоят в очереди, как лошади на водопой.

Асна не демонстрировала дяде чрезмерной близости или доверия. Ей не нравилась его простецкая веселость, не нравилось, что он щипал ее за щеку и похвалялся своими дочерьми. Не понравились племяннице и внешний вид дяди, его одежда и длинная жидкая бородка. Ее отец разговаривал и двигался неспешно. У него был аристократический вид, а борода всегда покоилась на его груди, аккуратно расчесанная на две стороны. Асна спросила мать, как могло получиться, что дядя так отличается от своего покойного брата и внешне, и по характеру. Но Басшева ничего ей не ответила и постаралась никак не проявлять беспокойства. Она сразу заметила, как радуется ее сын, как он смотрит на дядю, словно тот пришел освободить его из тюрьмы.

Сукку Гавриэл построил, как и в прежние годы, на балконе их квартиры на третьем этаже. Гость произнес традиционное благословение на вино весело и жизнерадостно. Гавриэл был в таком восторге от него, что напевал вслед за ним благословения. Однако мать стояла бледная, опустив голову. У дочери тоже были печальные глаза.

За трапезой Борух-Исер разговаривал с племянником о сельском хозяйстве: сорняки на полях зерновых и в огородах высасывают соки, предназначенные для культурных растений. А что в университетах? Там уже придумали средство против сорняков?

Гавриэл ответил с той же светлотой илуя, с какой пересказывал реб Аврому-Абе Зеликману закон за законом из книги «Йоре деа»: если сорняк уже задушил овес, ячмень или пшеницу, дело плохо. Надо пропалывать, когда всходы зерновых еще молодые. Нет большого вреда в том, чтобы ступать по засеянным полям. Сорняки — главное зло. Они не боятся ни мороза, ни жары, ни засухи, ни сырости. Их надо выдирать с корнями прежде, чем они рассеют свои семена. Лучше всего выпалывать сорняки после дождя, когда их можно вытащить из земли вместе с корнями.

— Почему вы меня не спрашиваете, дядя, как сажают капусту, огурцы и картошку? — Гавриэл говорил быстро, напористо, не переводя дыхания, охваченный желанием показать приобретенные знания по агрономии. Вдруг он перепрыгнул через все сады и огороды прямо к Торе. — Устройте мне экзамен, дядя, по трактату «Хулин»[173] и по законам кошерного убоя скота и птицы, изложенным в книге «Йоре деа», по законам о нечистой пище, по законам мясного и молочного. Если хотите, можете проэкзаменовать меня и по трем вратам — «Бава кама», «Бава мециа» и «Бава басра»[174].

— Не хочу, не хочу, — сказал вроде бы шутливо Борух-Исер, выпуская из липких пальцев рыбью голову. — Я могу устроить тебе экзамен по ведению сельского хозяйства. Экзамены по изучению Торы тебе, братишка, будут устраивать двинский[175] раввин, рогачевский[176] илуй[177] или твои виленские раввины, но не я.

Мать Гавриэла улыбалась счастливо и одновременно печально. Ей бы больше понравилось, если бы ее сын продемонстрировал свои знания только по Торе. Сестра тоже улыбалась, но с презрением. Она стыдилась, что ее старший брат, парень двадцати одного года от роду, ведет себя как мальчишка. Ее Мулик гораздо солиднее. Он не хвастается. Сквозь легкий пар, поднимавшийся над поданной тарелкой горячего бульона, Борух-Исер смотрел на высокий, выдающий способности к изучению Торы лоб племянника и на его маленькие свежие губы с детским подбородком, как будто сомневался теперь, годится ли такой парень быть мужем его дочери и заниматься сельским хозяйством. Через стены сукки дул прохладный ветерок, сквозь хвою, служившую ей крышей, проглядывало темно-синее небо. В свете лампы и праздничных свечей в подсвечнике глаза дяди искрились от выпитого вина, а щеки жирно блестели. Он ел с наслаждением, наклонившись над тарелкой и не переставая разговаривать с племянником, и в то же самое время бросал короткие взгляды на свою невестку Басшеву, пытаясь понять, какое впечатление производят на нее его слова:

— Специалист по сельскому хозяйству с образованием, готовый агроном — это не мелочь. Однако главное — практика, особенно когда агроном — горожанин и знает свою специальность только по книгам. Невозможно научиться по книжкам ощущать и распознавать запах земли и различных растений. Взять хоть самые обыденные вещи — как запрягать и распрягать лошадь, разбросать навоз по полю, как расставить рабочих и руководить ими — этому, братишка, на курсах не научишься. Для этого надо рыть носом землю. Надо самому присутствовать при кормлении скота, птицы, при подрезании деревьев в садах и при работе в огородах.

— То же самое я и говорю все время! — воскликнул Гавриэл и рассказал дяде, что еврейские студенты-агрономы обращались к еврейским землевладельцам по всей Польше, чтобы те взяли их в качестве практикантов, потому что польские помещики их не берут. Поэтому если у еврейского студента-агронома есть родственник, занимающийся сельским хозяйством, то он просто счастливец.