Лжедмитрий I - Вячеслав Козляков

В Москве начинали осторожно прощупывать и возможность заключения в будущем «вечного мира» с Речью Посполитой. Для этого Петр Чубаров должен был узнавать о настроении людей в Литве и их отношении к «цесарю» Дмитрию Ивановичу: «И что ныне говорят в Литве про государя цесаря и великого князя Дмитрея Ивановича всея Русии, и как король з государем хочет быти на какове мере — то ли мирное постановенье хочет держати до урочных лет, которое учинено во 109-м (1601-м. — В. К.) году, или вечным миром миритись хочет?»70

В связи с воцарением Дмитрия Ивановича возобновился обмен полномочными посольствами с королем Сигизмундом III. В Москву с поздравлениями был отправлен посланник королевский секретарь и дворянин, велижский староста Александр Госевский. Впоследствии он станет очень заметной фигурой в делах между двумя государствами. Достаточно сказать, что в 1610–1612 годах Госевский будет командовать гарнизоном польско-литовских войск в Москве. Но 21 августа 1605 года его отправляли из Кракова с верительной грамотой, адресованной от короля Сигизмунда III «великому государю и великому князю Дмитрию Ивановичу всея Руси».

Король хотел получить точные сведения («певную ведомость») от своего доверенного лица о «добром здоровье» и «фортунном повоженьи» своего бывшего протеже. Но еще больше его интересовали некие дела «до приватные розмовы», на обсуждение которых старосте Александру Госевскому были даны полномочия в отдельном «листе». О содержании этих тайных переговоров московские бояре тоже узнали задним числом. После свержения с престола царя Дмитрия Ивановича перевод речей Госевского, «что говорил от короля розстриге, как у него был наодине втайне», будет включен в комплекс тех документов, которые были прочитаны с Лобного места для обличения казненного самозванца, наряду с договором с Юрием Мнишком и письмом папе Павлу V.

Начало тайных переговоров короля Сигизмунда III с царем Дмитрием Ивановичем было ошеломлящим. Московского государя извещали о появлении в Речи Посполитой человека, распространявшего сведения о том, что Борис Годунов… жив! Этим человеком был некий крестник Бориса Годунова Олешка, происходивший из иноземцев и привезенный в Москву «маленек». После крещения в православную веру он служил в крестовых дьячках (вероятно, был членом причта домовой церкви) и в подьячих в Стрелецком и Казанском приказах. Он рассказывал о неком предсказании волхвов царю Борису Годунову, «что покаместа сам Борис будет сидеть на столице, и того царства никак в миру не здержит». Все происходило еще в то время, когда царевич Дмитрий был в Путивле, поэтому Борис Годунов якобы приказал умертвить своего двойника («человека прилична собе») и похоронить его вместо себя, рассказав обо всем только жене и Семену Годунову, «а дети его того не ведали». Нагруженный золотом и «дорогими чепями», Борис Годунов будто бы бежал в «Аглинскую землю», «и ныне де там жив». Сигизмунд III посылал в Англию к королю Якову I своих агентов, чтобы проверить этот рассказ, а пока «для береженья» предупреждал обо всем царя Дмитрия Ивановича.

Однако к этому времени у царя Дмитрия существовали уже вполне налаженные связи с представителем Московской торговой компании английских купцов Джоном Мерриком. Последний был среди тех, кто поддержал Лжедмитрия еще в то время, когда будущий царь находился в Туле, на пути в Москву. Этот шаг Джона Меррика оказался очень дальновидным и немало помог англичанам. 8 июня 1605 года из «царского лагеря в Туле» Джону Меррику была выдана грамота, в которой царь обещал оказывать подданным английского короля предпочтение перед всеми другими иноземцами: «Наше царское решение пребывать отныне в более тесном союзе и дружбе с славным королем Иаковом, чем кто-либо из наших предшественников состоял в таковых со всеми прочими государями»71. К находившемуся в Холмогорах английскому послу Томасу Смиту, приезжавшему к царю Борису Годунову с извещением о восшествии на престол короля Якова I, немедленно послали, чтобы забрать у него прежние грамоты и обсудить новые привилегии английским купцам. Томас Смит, оставивший известие о своем путешествии в Московию, с радостью поверил в правдивость истории спасшегося Дмитрия и даже успел перед отъездом в Англию послать подарок новому царю. Обещания Лжедмитрия не оказались голословными: английские купцы получили от него то, что безрезультатно просили у Ивана Грозного и Бориса Годунова, — позволение на проезд через Московское государство для торговли с Персией. Царь Дмитрий Иванович готовился отправить своего посланника в Англию — царского секретаря Станислава Бучинского. Он на месте мог выяснить, откуда пошел слух о якобы спасшемся Борисе Годунове72.

Показательно, как быстро идея самозванства стала повторяться и примеряться к разным именам, проникая в обычно закрытые от непроверенных слухов дипломатические документы. Подьячий Олешка передал, скорее всего, те слухи, которыми обросла внезапная смерть Бориса Годунова. Ему, наверное, даже не было известно о том, что в Москве надругались над телом царя Бориса, извергнув его из Архангельского собора. Но и дипломаты Речи Посполитой не были столь наивны в том, чтобы просто передать слух, распространяемый неким москвичом. Для них важно было на этом примере показать дружеское расположение, подкрепленное королевским указом всем воеводам пограничных городов Речи Посполитой «готовым быти на всякое надобное дело вашей царской милости».

Между тем приготовления на границах Московского государства могли быть истолкованы и иначе. Царя Дмитрия Ивановича не могло удовлетворить и чувствительное указание на то, что король оказывает ему помощь «начаючися того, что не все люди в одной мысли в государствах вашие царские милости». Все это давно уже стало прерогативой самого царя Дмитрия, который вправе был посчитать, что успешно победил всякое разномыслие самим фактом венчания на царство.

Король Сигизмунд III ждал для себя некоторых услуг. Конечно, прежде всего его интересовали шведские дела, так как он не оставлял надежды на возвращение королевского престола в Швеции. Сигизмунд спешил объявить изменником своего племянника «Карлуса Шведцкого», рассказывал о тех войнах, которые вел с ним в Лифляндии. Далее следовало хотя и непрямое, но недвусмысленное предложение взаимного союза в действиях против Швеции: «пригоже то к любви вашей царской милости с королем его милостью, чтоб ту обиду короля его милости, ведал ваша царская милость, как брат любительный и приятель его королевской милости». Короля Сигизмунда продолжала волновать судьба Густава, «который называется сыном короля Шведского Ирика» (Эрика). Он просил, чтобы этому королевичу, зазванному Борисом Годуновым в Московское государство, не оказывали никаких почестей как королевскому сыну и не содержали бы «в такой чести, как он сказываетца, чтоб где он скрыт был и держан». Но что означала бы отсылка шведских послов в Речь Посполитую, если бы они приехали в Москву к царю Дмитрию, как предлагал сделать от имени короля Александр Госевский? Конечно же войну.

Из других важных дел заслуживает упоминания то, что король выступил ходатаем за тех польских и литовских людей, которые помогли Дмитрию Ивановичу взойти на престол. Он просил, чтобы эти люди были достойно награждены и отпущены домой (королю «о том жены их и племя бьют челом»). Другое недоразумение было связано с торговлей, так как, вопреки ожиданиям, граница свободного перемещения купцов и их товаров была установлена царем Дмитрием Ивановичем в Смоленске. 17 июля 1605 года смоленский воевода князь Иван Петрович Ромодановский извещал оршанского старосту Андрея Сапегу о разрешении «литовским торговым купетцким людям» приезжать в Смоленск «со всякими товарами» и торговать там. Смоленский воевода ссылался на государев указ, следовавший «прежнему договору» и «перемирным записем»73. Посланник короля Сигизмунда III Александр Госевский должен был обсудить эту проблему. Торговых людей из «Литвы» не устраивало, что их не пускали «из Смоленска к Москве и до инших городов торговати повольно». Еще король просил за дворян Хрипуновых, которых преследовал Борис Годунов: они вынуждены были бежать в Польшу и теперь намеревались вернуться в Московское государство.