Джем и Дикси - Сара Зарр

Должно быть, так оно и есть. Пусть она и была всего лишь нелепой постановкой родителей, это все еще были мы – маленькая правда в океане лжи.

Взяв фотографию за край, Дикси всматривается в наши лица:

– Ты всегда можешь позвонить мне, если тебе понадобится наша помощь, Джем. Ты же не можешь жить на улице.

– Я и не буду жить на улице. Обещаю.

Она передает мне бумажный квадратик. Сложив фотографию, я прячу ее глубоко в кармане пальто. Рука все еще пульсирует, укрытая целлофаном, и я задираю рукав, рассматривая заживающую татуировку.

– Через пару дней она начнет страшно чесаться, – говорит Дикси. – Но не расчесывай ее ни в коем случае. Держи руку в чистоте, увлажняй кожу кремом. Если картинка начнет шелушиться, не волнуйся, она не сойдет. Это всего лишь поврежденный верхний слой кожи, как царапина.

– Какие же они красивые, – выдыхаю я, рассматривая две маленькие звезды, навсегда соединившиеся вместе.

– Да, – отвечает Дикси и улыбается. – Очень.

Дикси решает добраться до дома на такси. Мы прощаемся на пароме, потому что у машины, где сидит водитель и тикает счетчик, этого уже не сделаешь. Устроившись в следующем такси, я еду прямо в офис мистера Бергстрома.

Дверь кабинета закрыта. Постучав, я несмело приоткрываю ее. Мистер Бергстром сидит в своем кресле, как и обычно, перед ним – один из его учеников. При взгляде на знакомое лицо меня окатывает волна тепла.

– Привет, – выдавливаю я, с трудом сдерживая выступившие на глазах слезы. – Мне нужна помощь.

Дождавшись, когда он освободится, я выкладываю ему абсолютно все.

– Я нашла огромную сумму денег. Когда я их обнаружила, мне показалось, что именно это поможет мне решить все мои проблемы.

– Ты нашла деньги? Где?

– Я…

– Погоди минутку. – Подняв руку, он понижает голос.

– По закону ты обязана сообщать о найденных деньгах. Для властей они не представляют особого интереса, но в противном случае это посчитают за кражу. Ты ведь нашла не астрономическую сумму, верно?

Если бы он только знал, что я нашла тридцать тысяч долларов под собственной кроватью. Наверное, в такое было бы очень сложно поверить.

– Нет, конечно, – отвечаю я, – не так уж и много.

Всего на мгновение в мое сердце закрадываются сомнения. Правильно ли я сделала, рассказав ему об этом? Проблемы с отцом меня никогда не пугали, но проблем с законом я точно не хочу. И тем более проблем для мамы и Дикси. Хорошо, что я додумалась не рассказывать Бергстрому о проблемах с наркотиками в моей семье. Но обо всем остальном я говорю: о том, что в нашей квартире я не чувствую себя дома, о том, что никто не заботится обо мне, о том, что я – единственная, кто вечно за все в ответе. Единственная, кто пытается удержать нашу семью от полного краха. Многое из этого он уже не раз слышал.

Пока я говорю, Бергстром быстро записывает что-то в своем блокноте. Затем он поднимает глаза на меня:

– Так куда ты уезжала? Ты пропустила несколько дней в школе. Я волновался.

– Сбежала из дому, – отвечаю. – И я не планирую туда возвращаться.

Раньше, еще на острове, мне казалось, что я разучилась бояться. Только сейчас я понимаю, как же я ошибалась. Прямо сейчас, сидя в кресле напротив мистера Бергстрома, я чувствую дикий, просто животный страх. Мне кажется, что в любую минуту на меня, словно на лесную птицу, может упасть клетка-ловушка. А потом меня поймают и силой отволокут домой.

– И если кто-то попытается заставить меня вернуться, я снова найду способ сбежать.

Поднявшись, я подхожу к двери.

Психолог откладывает ручку в сторону, и я вижу, что он вовсе не злится. На его лице светится мягкая, добрая улыбка.

– Джем, если ты будешь продолжать ходить в школу, а родители согласятся не подавать заявление на розыск, тебя никто не тронет. Ты ведь понимаешь это?

– Правда?

– Да.

– Но почему вы никогда не говорили мне об этом?

Немного подумав, он опускает голову и отвечает:

– Я понимаю, что это прозвучит невероятно глупо, но ты никогда не спрашивала. Ты же понимаешь, что я не могу ходить по школе и предлагать ученикам варианты побега из дому? Особенно если я не уверен, действительно ли им что-то угрожает.

Уставившись на свои руки, я стремительно заливаюсь краской. Кажется, мои проблемы – далеко не самые ужасные на свете.

– Иди сюда, Джем. Присядь.

Я качаю головой.

– Я очень хочу, чтобы ты доверяла мне.

Но я не смогу, если он будет продолжать говорить о проблемах с законом. Нащупав за собой ручку двери, я прижимаюсь к ней спиной:

– Я знаю. Со мной не случилось ничего катастрофического. Меня никогда не били и не… трогали. И мне ничего не угрожает.

– Джем, это замечательно. Я очень рад это слышать.

– В конце концов, у нас с Дикси есть своя отдельная комната. Мама иногда подрабатывает. Этих денег вполне хватает на арендную плату. Еда есть не всегда, но мы не голодаем.

В лице мистера Бергстром проступает замешательство.

– Все, о чем я прошу… Неважно. Чуть ранее вы сказали, что не можете решать за учеников, нужна им помощь или нет. Так что же это такое – действительно нуждаться в помощи?

Бергстром молчит какое-то время. Вытерев губы ладонью, психолог вздыхает:

– Сядь, пожалуйста, Джем.

Я не трогаюсь с места.

Наклонившись, он достает из ящика упаковку бумажных платочков:

– Держи.

Я поднимаю на него глаза. Я что, плачу? Прямо сейчас? Коснувшись лица, я чувствую влагу на своих щеках. И отпускаю дверную ручку.

– Я не пропускаю уроки, – продолжаю я, а слез становится больше и больше. Говорить становится все сложнее. – Я знаю, что у меня проблемы в школе, я знаю, что я асоциальна, но я в общем справляюсь.

– Успокойся, Джем. Я тебе верю.

– Я моюсь, стираю одежду. Ложусь спать и прихожу в школу вовремя. А еще… – Голос вдруг изменяет мне, и я с силой тру платком лицо. – Я забочусь о своей сестре. Я всегда заботилась о ней. У меня все получится.

– Я вижу, Джем, – тихо произносит психолог. – Ты молодец.

– Но я не могу понять: что должно случиться с человеком, чтобы он имел право на помощь? Пожалуйста, объясните мне, – наконец-то выдавливаю я сквозь слезы. – Что должно случиться, чтобы кто-то захотел помочь? Неужели жизнь должна превратится в кромешный ад для того, чтобы появился хотя бы шанс сделать ее лучше?

Рука Бергстрома мягко тянет меня к стулу.

– Ты не обязана проходить через такое, Джем. Никто не обязан.