Хозяин берега - Леонид Словин

Они ушли.

— Хотите чаю? — спросила Гезель, открывая дверь.

— Хочу.

— С конфетой? — Гезель почувствовала, что мне грустно.

— С конфетой. — Я сто лет не пил чай вприкуску. Она подала карамель. Шоколадных конфет в магазинах давно уже не было.

— Спасибо, Гезель. Мне и в самом деле было грустно. «Продажное правосудие, продажное следствие…» Раздался звонок — звонила Анна, я по голосу понял, что у неё неприятности.

— Что-нибудь случилось? С Мишей Русаковым? Говори быстрее!

— Нет, нет! Я видела его…

— С тобой?

— С моим дядей… Он самый близкий мой родственник…

— Он заболел?

— Его арестовали! Потом скажу. Я сейчас еду туда.

— Когда мы увидимся?

— Я приду к тебе. Поздно…

— Буду ждать.

Я положил трубку.

«Махнуть на всё! Уехать. Жениться на Анне. Подать заявление в мореходку, где учат морскому ремеслу и немногословному счастью сорокалетних балбесов, попробовавших себя на прокурорской стезе».

По закону парных случаев немедленно раздался второй звонок

— Игорь, ты? — Звонила Лена. — Игорь. — Голос жены раздавался, словно в огромной трубе, и как бы отдавался от стен. — Я к тебе приеду. Я решила. У меня есть три дня. Я заказала каюту…

— Не приезжай! — крикнул я. — Потом! Сейчас не надо!

— Почему? Мне звонил Бала! Я хочу быть рядом с тобой. — Каждое слово её я слышал дважды, повторённое гулким эхом трубы. — И потом, я никогда не была в Восточнокаспийске…

— Ни в коем случае! Тем более на этой неделе… У меня не будет ни минуты свободного времени. — С большим трудом мне удалось убедить её. Обещаю: через три-четыре дня я приеду сам…

— Это правда? — Она немного успокоилась.

— Правда.

Но я не приехал ни через три дня, ни через пять…

Уходя, я снова увидел такси, стоящее на том же месте. На значительном отдалении виднелась и вторая машина.

В человеке, сидевшем рядом с таксистом, я узнал знакомого следователя бассейновой прокуратуры. Он показал мне на заднее сиденье. Водитель включил зажигание.

— С приездом… — Я сел, и мы быстро отъехали.

— Спасибо. Тихонов просил, чтобы я тебя привёз. Завтра мы начинаем…

Бригаду возглавил начальник следственного отдела бассейновой прокуратуры Тихонов. Я его тоже знал.

— Где ваша резиденция? — спросил я.

— За городом. В Доме рыбака…

— Мой помощник с вами?

— Бала? Он дома. Тихонов приказал ему не показываться. Можно всё испортить…

Мы выбрались на окраину и ехали теперь мимо маленьких магазинчиков с убогим выбором товаров и по-провинциальному громкой рекламой. Так, крохотный киоск носил название «Обувь к любому сезону», а вывеска над квадратным оконцем в саманном заборе гласила: «Войсковой магазин».

— А какая роль отводится мне? — спросил я. — Тихонов говорил?

Он удивился:

— Ты разве не в курсе?

— Ничего не знаю…

Мы ехали вслед заходящему солнцу, которое медленно скрывалось за горы военного Топографа и Первооткрывателя края.

— Прокуратура Союза предлагает тебе самостоятельный большой участок. Так что заранее поздравляю…

Ночью я услышал шум подъехавшей машины, выскочил на крыльцо. Это была Анна.

— Такси то и дело ломалось. — Она совсем замёрзла. Я поставил чай.

— Как твой дядя?

— Он в камере. Мне дали свидание.

— Что с ним?

Она только печально положила мне руку на плечо. Тепло и нежность вместе с ощущением покоя вернулись ко мне.

— Он работает заведующим небольшого магазинчика в совхозе. Сам знаешь: всё бывает. И в долг дают. И недостача, и пересортица. Эминов приказал произвести внезапную ревизию. Короче, возбудили дело. Уже исключили из партии. Я в полной растерянности…

— Ничего! Скоро они сами загремят!

— Ты недооцениваешь Эминова, милый! Анна понемногу согрелась. Мы поднялись. Я убирал со стола, когда вдруг услышал её захлебнувшийся громкий всхлип:

— Откуда у тебя эта мерзость?

Я подошёл к кровати. Анна показала на маленького, щуплого паучка, высунувшегося из-под подушки, на которой я спал полчаса назад. Вид у паучка был абсолютно безобидный.

— Ты знаешь, что это? — Она вся дрожала.

— Откуда мне знать — скорпион или фаланга? Может, букашка спряталась от бесхвостой крысы? Сейчас я удалю её…

— Не смей брать в руки! Это каракурт! Чёрный ядовитый паук…

Паук сдвинулся в сторону, работая длинными, переломанными в суставах членистыми лапками. Его действия напоминали работу крохотного экскаватора с программным устройством.

— Он опасен? — спросил я.

— Очень. Тяжёлое отравление, гангренозный распад ткани в месте укуса. — Анна не двигалась. — Судороги, порезы, коматозное состояние. Иногда смерть.

Я взялся за угол подушки, смахнул паука на пол. Это сразу придало ему активности. Членистые лапки каракурта задвигались, тонкая, как комариная, передняя часть конечности быстро, словно палка слепого, исследовала место для следующего шага.

Я раздавил его и смёл ядовитые останки в ведро. Потом вместе с Анной мы внимательно осмотрели постель, все вещи и книги, перетряхнули мою одежду. У неё испортилось настроение.

— Хочешь — поставим кофе? — предложил я.

— Давай… В детстве из-за них мы спали на кошме. Отец и мать говорили, что каракурт по кошме не может передвигаться. А мать ещё говорила, что, если спишь во дворе, нужно положить вокруг аркан из бараньей шерсти. Каракурт не переносит запах барана…

— Я обязательно куплю бараний тулуп, и мы будем на нём спать. — Я привлёк её к себе. Моя рука попала в вырез её тяжёлого платья и ощутила пружинистую упругость груди, шелковистую нежность кожи — я словно коснулся холки молоденького пугливого жеребёнка. — Тогда паук больше не приползёт.

— Он и так не приползёт…

— Почему?

Она грустно посмотрела на меня.

— Каракурты в Восточнокаспийске не водятся, милый.

— Ты считаешь, что он не мог сам попасть в комнату?

— Ты не представляешь, чего ты сегодня избежал… Я молча смотрел на неё.

— Я знаю моего бывшего супруга. Если я останусь с тобой, он уничтожит нас. Сгноит моего дядю в тюрьме.

— Какой же выход?

— Мне уже дали понять, что именно я должна делать. Утром меня вызывали в облвоенкомат. Для них я специалист по огнестрельным ранениям.