Жребий праведных грешниц. Возвращение - Наталья Нестерова

Посетовала:

— К сожалению, более ничем поделиться не могу.

— Благодарю, я прекрасно устроен.

Она бросила взгляд на кровать с голой сеткой:

— Нужны хотя бы подушка и одеяло. Я поговорю с женщинами… Они, в сущности, не злые. Моя комната первая от кухни по левую сторону, утром приходите за чаем.

— Благодарю! — нетерпеливо отсек Василий дальнейшее участие в его быте.

Он получил в факультетской библиотеке учебники, не терпелось засесть за них. Шинель, подвешенная на двух гвоздях у верхней перекладины рамы окна, служила светомаскировкой. Нарушение светомаскировки в темное время суток каралось строго. Ночью шинелью он укрывался. Задувал свечку, ложился на голую сетку, набрасывал шинель.

На толкучке за трофейный немецкий портсигар Василий выменял коробку парафиновых свечек — настоящее богатство.

Портсигар при выписке из госпиталя ему подарил Лёха Зайцев:

— Держи, студент! Серебро, мамой клянусь, чистое серебро! Посмотри, как по крышке вытеснено! Лыцарь на коне! Произведение искусства! У фрица убитого реквизировал. Мы с ним сошлись, он должен был меня прикончить, пистолет заело, архангелы небесные или матушкины молитвы уберегли. А может, молитвы моих баб? Я первым выстрелил. Потом его обыскал. Часы себе оставлю, а ты, студент, получи произведенье искусства.

Лёха протягивал портсигар Василию, который ответно не подставил руки. Стоял, смотрел и слушал. Лёха затолкал ему портсигар в карман брюк. Отдал честь и ушел.

Лёха всегда искал возможность уесть Василия, а тут вдруг такая щедрость. С чего бы это? Василий пожал плечами: мотивы чужих поступков его не интересовали. Хотелось Лёхе подарить портсигар — подарил. Пригодился портсигар — удача.

И эта женщина, соседка с нелепой супницей, никак не отразилась в его памяти. Он даже ее лица не запомнил. Что-то серое. Многочисленные прочие соседи, тоже серые. Вежливо здоровался по пути на кухню. С одними и теми же по нескольку раз. В квартире проживали в основном женщины и дети, несколько мужиков — оставленные по брони мастера с окрестных предприятий. Комнаты-клетушки, а в них по четыре-пять человек. Дом деревянный, как и большинство в Марьиной Роще, туалет на улице. Ни деревьев, ни заборов — все сожгли в первую военную зиму.

Он нашел работу поблизости, на заводе «Красный штамповщик», ночным сторожем, опять-таки благодаря ордену. До войны завод выпускал кухонную утварь, ведра, бидоны, кружки, керосиновые лампы. Теперь изготавливал гранаты, котелки, саперные лопаты, плоские магазины ППШ.

У своей непосредственной начальницы, похожую на сову завскладом Евдокии Емельяновны (по прозвищу ЕЕ), он спросил, не осталось ли что-нибудь из прежних изделий. Он бы купил с зарплаты миску, кружку, чайник.

— Не торгуем, тут не магазин, — ответила ЕЕ и подозрительно спросила: — А то ты не знаешь, что в дальнем углу в ящиках хранится? А то ты не рыскал и ничего не уволок?

— А то я не имею привычки воровать.

— Ладно, возьми, к животу привяжи, под шинелью вынеси, я глаза закрою.

— Нет! Ничего я привязывать не стану!

— Гордый какой выискался!

ЕЕ добилась, чтобы ему выписали материальную помощь «в виде бракованной продукции». Большой мешок набила. Нести в руках его Василий не мог, потому что передвигался на костылях. Сделал веревочные лямки, мешок закинул на спину. Грохотал до своего дома поклажей, точно татарин-старьевщик.

Василий ни у кого ничего не просил, но соседки, которых он не различал, несли по доброте. Так у него появились необходимые подушка, одеяло, теплые кальсоны, портянки; и совершенно излишний плюшевый коврик с лебедями на стенку. Из «материальной помощи» он оставил себе по паре мисок, кружек, вилок и ложек, чайник, тазик для стирки и бидон для керосина. Остальное выставил на кухне — разбирайте.

Постучавшись, к нему в комнату вошла та первая соседка-доброходка, что принесла супницу:

— Василий, извините, но так нельзя!

— Как так? Что вы имеете в виду?

— Ваш широкий жест.

«Как же ее зовут? Она представлялась. На «М» и Петровна»

— Мария Петровна, почему я не могу отблагодарить женщин, которые приняли живое участие в устройстве моего быта?

— Марьяна Павловна. Потому что они сейчас перессорятся вдрызг, им только дай повод.

— В самом деле? — растерялся Василий. — Они же добрые…

— Очень добрые. Когда я в прошлом году месяц отсутствовала, мою комнату замечательно обчистили исключительно по доброте.

— Что же делать?

— Я не знаю! Но последняя коммунальная война из-за пропавших дров тянулась месяц, дошло до вредительства со щами, в которые бросали хозяйственное мыло, гонок с топорами и вызова милиции. Люди очень устали, их нервы на пределе. Вы, очевидно, никогда не жили в коммунальной квартире. Наши соседи в основном выходцы из деревень, они не обучались в Смольнинском институте или в Пажеском корпусе.

— Все понял. Пойдемте!

В коридоре он костылем остановил десятилетнего мальчишку:

— Пацан, ты здесь живешь?

— Ну!

— Всех знаешь?

— Ну!

— Кроме «ну» другими словами владеешь?

— Ну!

— Марш на кухню!

Там действительно назревала буря. Ссорившиеся бабы не могли поделить жестянки и мерялись своими добрыми поступками: «Я ему кальсоны мужнины отнесла!» — «А я подушку пуховую!» — «Врешь, перьевую, я сама видела, остья так и торчат!» — «А кто ему коврик с лебедями?» — «Чихать инвалиду на коврик, я его картошкой угощала!» — «А я оладьями!» Кто-то уже успел схватить что-то из рассыпанных им на подоконнике «бракованных» изделий. Теперь вырывали друг у друга.

— Милые дамы! — обратился Василий, но никто его не услышал. — Бабы! Замолкли! — гаркнул он и добился тишины. — Расступились, пропустили меня и этого «Ну-ну». Как тебя?

— Колька.

— Посредством Кольки мы сейчас восстановим мир, нечаянно мною нарушенный. Все знают игру в фанты? Никто не знает. Поправимо. Вернули на место изделия завода «Красный штамповщик». Добровольно вернули, я сказал! Отлично! Три шага назад от подоконника. Колька Ну-ну становится спиной ко мне, лицом к вам. Я беру предмет и спрашиваю: «Кому?» Колька называет одну из вас. Условия понятны? Не понятны, по ходу сообразите. — Василий взял ложку и спросил: — Колька, кому?

— Я знаю?

— Просто назови одну из женщин.

— Тетя Катя.

— Екатерина, два шага вперед, получите фант! Благодарю вас за участие в моем обустройстве!

— Ничего вам не давала, сами нищенствуем.

— Так изниществовались, — раздался чей-то голос, — что каждый день мясо трескают.