Шхуна, которая не желала плавать - Фарли Моуэт

— Она ил в себя всосала, — объяснил Ральф. — Все свои поры им забила. И уж теперь не протечет, как бы ни старалась… то есть пока не вымоет из себя ил. Ну а тогда постарайтесь найти другую илистую отмель, да побыстрее!

Август уже почти перевалил за половину, когда «Счастливое Дерзание» была наконец готова выйти в море. К этому времени мы уже досыта насмотрелись на яхты богачей. Хотя, конечно, в Бедцеке были не только они. Проклятие раззолоченной флотилии отчасти компенсировалось присутствием нескольких настоящих моряков. Доктор Пол Шелдон из Нью-Йорка, разменявший тогда восьмой десяток, каждый год огибал Ньюфаундленд на своем крепком старом шлюпе, а иногда добирался и до Лабрадора. Или Боб Крапп, построивший точную копию знаменитой «Спрей» капитана Джошуа Слокума, а затем сплававший на ней до Вест-Индии и назад. И еще Рори, ирландец гинеколог, собиравшийся пересечь Атлантический океан на своей яхте, чтобы на несколько месяцев забыть о женских горестях.

Беддок был не так уж плох, когда подбиралась приятная компания, но мы с Клэр тревожно поглядывали на календарь и спрашивали себя, не оборвется ли и это плавание вдалеке от намеченной цели? Время мчалось, а мы оставались на месте.

Беддок мы покинули двенадцатого в полдень, миновали призрачную нереальность цепи озер Бра-д'Ор, через канал Сент-Питере вышли в пролив Леннокса, который отделяет островок Иль-Мадам от собственно Кейп-Бретона, и повернули на запад.

В давние времена Иль-Мадам заселили франкоязычные акадцы (Французская колония на Новой Шотландии носила название Акадия), и с Кейп-Бретоном его соединяет дамба со старинным разводным мостом для прохода судов. Разводится мост с помощью одной конской силы. А коняга проживает на Иль-Мадам, и это акадский коняга. Современный мир с его спешкой и суетой ему очень не по вкусу.

Про конягу мне рассказал Пол Шелдон и предупредил, что понукать его ни в коем случае нельзя. «Будьте с ним обходительны, — сказал Пол, — и запаситесь терпением».

Мы последовали совету Пола. Выйдя на траверз фермы, где проживал коняга (находилась она в миле к востоку от моста), мы подали три коротких сигнала нашей туманной сиреной и встали на якорь, а Клэр принялась готовить обед. Был чудесный солнечный день, мы сидели, подремывая, за бутылкой вина и иногда поглядывали в сторону фермы.

Когда мы просигналили, коняги не было дома — он помогал свозить урожай с поля соседней фермы, однако часа в три он явился и неторопливо побрел к мосту. И был уже на полпути туда, когда его двуногий партнер, номинальный смотритель моста, вышел из дома и зашагал за ним.

В этот момент с востока донесся нарастающий рев, и несколько минут спустя появилась большая яхта с мощными двигателями, приближаясь со скоростью двадцать узлов. Она прошла мимо нас, не сбавляя хода, и поднятые ею буруны не только расплескали мое вино, но всколыхнули во мне волну ярости. Мой словесный залп в ее корму был заглушён тремя долгими завываниями ее клаксонов. Она желала, чтобы мост перед ней развели, и развели НЕМЕДЛЕННО! Она не сбросила скорости, и во мне вспыхнула надежда, что она врежется в мостовые опоры и пойдет ко дну. Однако в последний миг она дала задний ход, взметывая фонтаны брызг и извергая голубые клубы выхлопных газов. Под рев двигателей она пятилась, заполняя разводной пролет, явно бесясь из-за задержки.

Клэр как раз собиралась поднять якорь, когда на сцене появился этот левиафан.

— Забудь про якорь! — крикнул я ей. — Смотри на лошадь!

Коняга остановился как вкопанный ярдах в трехстах от моста. Прижимая уши, он следил за истерикой супер-яхты, а потом чинно повернулся и направился обратно на ферму. Он разминулся со смотрителем моста, но, насколько я мог судить, не обменялся с ним ни единым словом или знаком. Смотритель продолжал шагать к мосту, а яхта сотрясла тишину второй, а затем и третьей серией клаксонных завываний, полных гнева.

Затем она принялась злобно метаться взад-вперед параллельно мосту, но остановилась, когда смотритель перегнулся через перила. Мы находились слишком далеко и не слышали последовавшей беседы, но позднее смотритель изложил нам суть сказанного.

— Что же, месье, этот тип говорит мне, что он-де президент какой-то большой компании. Он говорит, чтобы я развел чертов мост вит-вит (Побыстрее (фр.)), потому что он торопится. Я выслушал, а когда он кончил, рассказал ему про моего коня. Видите ли, конь, он не любит громкого шума. Когда он слышит громкий шум, он уходит в конюшню, заходит в стойло и не выходит оттуда, пока тот, кто поднял громкий шум, не уберется прочь. Я говорю президенту, что очень сожалею, но конь, он не придет разводить мост, пока эта большая яхта будет в проливе Леннокса. Я говорю ему, что он должен выйти из пролива и обогнуть Иль-Мадам с той стороны, и, черт побери, он так и сделал, после того как сказал несколько слов, каких я никогда еще не слышал.

Мы увидели, как яхта повернулась вокруг своей оси, дала полный вперед и взревела, устремляясь теперь на нас. Но на этот раз я приготовился: крепко зажал стакан в руке и не пролил ни капли. На мостике я увидел мясистое лицо под фуражкой с золотым шнуром. Руки этого типа вцеплялись в штурвал так, словно он собирался сорвать колесо с оси, а лицо до того налилось кровью, что будь я кардиологом, так немедленно погнался б за ним на «Счастливом Дерзании» в уверенности, что без моих услуг ему не обойтись.

Когда замерли последние отголоски рева дизелей, коняга вышел из сарая, взыскательно оглядел пролив, а затем неторопливо направился туда, где смотритель покуривал трубку и любовался небом. Они вместе впряглись в деревянное бревно и начали вращать его по кругу, пока не открыли проход для нас. В пролете мы задержались немного поболтать. Коняга подошел к перилам и уставился вниз, на нас. Они с Альбертом словно бы прониклись взаимной симпатией, и я догадывался об источнике такой душевной гармонии. Думается, двух других настолько независимых четвероногих мне встречать не доводилось.

В следующие дни боги были к нам благосклонны. Грязевая ванна, которую приняла «Счастливое Дерзание», сделала свое дело, и шхунка оставалась кроткой. Возможно, ей стала интересна новизна ее нового мира. Мы миновали узкий пролив Кансо и вошли в пролив Нортумберленд, который, изгибаясь, как ятаган, отделяет Новую Шотландию от острова Принца Эдуарда. Если не считать короткой схватки с фронтальным шквалом, который положил шхунку на борт и чуть не сбросил Клэр с Альбертом в воду, плавание до Пикту, нашего следующего порта назначения, прошло без особых происшествий.

В Пикту к нам присоединился Джек Макклелланд, и верные своему слову Клэр и Альберт тут же сошли на берег.

Я смотрел им вслед с грустной завистью, тайно жалея, что не мог уйти с ними. Не то чтобы я имел что-нибудь против Джека как товарища по плаванию — просто я знал, что он не успокоится, пока не подвергнет себя, меня и «Счастливое Дерзание» какому-нибудь жуткому риску.