В ловушке - Мария Элизабет Штрауб

Он лег на новую кровать, на китайское покрывало, и стал смотреть на петрушечный лес. Яркая и сочная зелень уже поблекла, сделалась матовой. Теперь цвет скорее напоминал обложку словаря для средней ступени гимназии. Чем дольше он смотрел на «этюд», тем таинственней становился маленький лес. Как-то раз Шарлотта рассказала ему, как в детстве воображала себя Дюймовочкой, идущей через луг, а он, конечно, превращался в бескрайние джунгли, полные опасностей и всяческих чудес. Муравьи величиной с овчарок, стебли травы высотой с уличные фонари, при легчайшем ветерке они ходили ходуном, хлестали так, что становилось жутко. Как страшно угодить под копыта коровам.

Задумывалась ли она когда-нибудь о собственной смерти, представляла ли себе ее?

Тут он вспомнил про ее фирму. Про старшего садовника Кёна. Ведь обещал же дать ему определенный ответ в конце апреля. Вставать с кровати не хотелось, но откладывать звонок тоже не стоило.

Кён сразу снял трубку. Женский голос сообщал последние новости. Йон извинился, что звонит в воскресный вечер.

– Момент, я только приглушу ящик, – сказал Кён. Йон слышал, как кто-то спросил «Кто звонит?», вероятно жена, и как Кён ответил: «Эверманн». Голос дикторши смолк, Кён прокашлялся и произнес: – Слушаю вас.

Йон перешел без обиняков к делу и сообщил Кёну, что все обдумал и готов продать ему питомник, как только вступит в права наследования.

– Вы окончательно решили? Не закрепить ли нам нашу договоренность на бумаге?

– Можете положиться на меня, – заявил Йон и в тот же момент сообразил, что уже произносил эту фразу, но не придавая ей никакого значения. Поэтому он добавил: – Как только я получу свидетельство о праве на наследство, мы сходим к нотариусу.

– Договорились, – сказал Кён. – Я рад, что вы пришли к такому решению.

За все последние недели Йон ни на секунду не испытал желания сохранить за собой фирму и сдавать ее в аренду.

– Не скрою, мне нелегко далось такое решение, – сообщил он. – Но я не сомневаюсь, что вы продолжите дело не хуже моей жены и ее отца. Заявляю вам прямо: кому-то другому, кроме вас, я не стал бы продавать семейную фирму.

– Я рад, – повторил Кён. – Тогда нам нужно обсудить финансовую сторону. Хотя это не телефонный разговор. Вы заедете к нам?

– Непременно. В один из ближайших дней.

– Да, так было бы лучше всего. И вот еще что: про могилу. Я охотно возьмусь за ней присматривать. Но вы, вероятно, уже заключили договор с кладбищенским садовником?

– Мне не хочется вас обременять, – ответил Йон. – У вас и без того хватает дел. Пока что я не стану ничего менять.

– Как знаете, – заметил Кён. – Тогда до скорого. И благодарю за звонок.

Йон открыл одну из двух привезенных бутылок, взял бокал, прошел в спальню и снова лег на китайское покрывало. Потягивал вино, смотрел в сгущающихся сумерках, как тьма постепенно заволакивает миниатюрный лес.

Не думать ни о ключах Роберта, ни о Кёне, ни о Шарлотте. Только о Юлии. Еще двадцать четыре часа назад она шла рядом с ним через ресторан в красном платье с открытыми плечами и все смотрели на них.

На следующий день, около трех часов, Йон приехал на Вольдсенвег и открыл ключом квартиру друга.

– Роберт? – Он громко выкрикнул имя, пожалуй излишне громко, но ведь не исключено, что в этот момент кто-то из соседей наблюдал за ним или, по крайней мере, подслушивал.

Он закрыл за собой дверь, остановился на мгновение и перевел дух. В прихожей стояла приятная прохлада. Когда он после шестого урока отъезжал от «Буша», дисплей в его автомобиле показывал температуру «за бортом» – двадцать девять градусов. Уже после четвертого урока к директору обратилась Ангела Струве из ученического комитета с просьбой отпустить по домам ребят младших классов, из-за невыносимой жары. Но от Хорька-альбиноса, разумеется, никаких послаблений ждать не приходится. В десять часов, контрольное время, термометр за окном секретариата показывал двадцать пять градусов. Да и позади все-таки были четыре дня отдыха.

Чтобы придать своему появлению максимальную публичность, Йон, перед тем как войти в дом, позвонил в три квартиры, в том числе и фрау Кольберг из цокольного этажа, но никто не отозвался. Как и говорила Глория Эсром, почтовый ящик Роберта в подъезде был набит до отказа. Под ящиком, рядом с корзиной для бумаг, лежала толстая пачка газет.

Квартира была в безупречном состоянии. Глория Эсром хорошо поработала за деньги, которые никогда не получит. Просторная кухня сверкала чистотой, кулинарные книги выстроились в ряд, посуда из нержавеющей стали, без единого пятнышка, висела на крючках, подставка для ножей стояла под прямым углом к краю чистейшей крышки стола, на полке поблескивали бесчисленные баночки с пряностями, все с этикетками. Роберт еще давно установил в этом отношении строжайший порядок, и горе тому, кто по небрежности поставил бы корицу рядом с лавровым листом.

Идеальную картину нарушали только два гнилых яблока в вазочке; вокруг них роились фруктовые мушки. Йон подумал, не забрать ли ему с собой эти гнилушки, чтобы они не воняли в мусорном ведре. Реакция вроде бы вполне естественная. С другой стороны, это, пожалуй, могло дать повод к подозрениям, что он больше не верит в возвращение Роберта и что он каким-то образом причастен к его исчезновению. Так что лучше оставить все нетронутым, не удалять скоропортящиеся продукты из холодильника и шкафов.

На подоконнике стояли четыре глиняных горшка с травами. Шалфей и мята, две другие травы он не сумел определить. Петрушки не было. Растения еще не страдали от пересыхания. Тем не менее Йон снял с крючка стальную кастрюлю и, набрав воды, полил их. Досуха вытер раковину.

Потом все-таки открыл тяжелую дверь холодильной камеры. Автоматически включилось освещение. Уже много лет назад, во время их жизни с Барбарой, Роберт отделил четверть просторной кухни, укрепил стены теплоизоляцией и установил мощный холодильный агрегат. Так получился огромнейший холодильник, в который можно было даже входить. «Сердце квартиры» – так однажды назвала его Барбара с присущей ей тягой к театральности. В отличие от довольно-таки спартанской обстановки в других комнатах, тут царило изобилие.

Йон выдохнул облачко пара. Удивительно, как мог он дружить с человеком, который накапливал такие огромные запасы и безмерно увлекался едой и питьем. Для кого кулинария была намного важней, чем духовная пища. Тут налицо явные сдвиги в психике. Как он прежде не понимал этого? Сколько тут припасов! В пластиковых упаковках, банках, полиэтилене. И все они отыскивались и покупались, измельчались и отваривались, выдавливались, толклись, смешивались и дегустировались. И снова смешивались и еще раз дегустировались. Результатом оказывался горшочек с каким-нибудь «жюсом», как называл это Роберт. «Жюс дикая утка», «жюс фазан», «жюс кролик», «жюс судак». Тут хранится как минимум дюжина этих дурацких «жюсов».