Wunderland обетованная - Петр Заспа

Умка волок еле успевавшего переставлять ноги Максима и останавливался только тогда, когда тот без сил валился на снег и, не выпуская из пальцев мех, лежал, тяжело дыша, рядом. Медвежонок давал ему подняться и снова пускался в бешеный галоп, ещё не совсем понимая смысл игры, но она ему безумно нравилась.

Снег закончился, и теперь они шли по усыпанному гравием берегу, не оставляя следов, но Максим понимал, что это слабое утешение. Немцы легко разгадают его манёвр. Нужно было придумать что-то более хитрое. Например, уйти с побережья, но так, чтобы немцы этого не заметили.

Линия прибоя расширилась. Протянувшийся вдоль берега обрыв ушёл вглубь острова, освободив место обширному, усыпанному камнями полю. Идти стало тяжело. Ноги то и дело подламывались и застревали между круглыми валунами. Немцы пока в поле зрения не появлялись, и Максим немного успокоился. Умка плёлся рядом и выковыривал из песка выброшенные морем водоросли. Набив рот, он громко и аппетитно чавкал. Покосившись, Максим поднял отдающий йодом пучок и, пожевав, выплюнул. Вкус морской соли с горечью полыни. С этим, пожалуй, ещё можно подождать.

Так они шли ещё час. Берег уныло тянулся вдаль, то расширяясь, то сужаясь до узкой полоски, но всё так же слева сверкало море, а справа высился изрезанный бороздами обрыв. И нигде даже намёка на полярную станцию.

— Она обязательно должна быть на берегу, — рассуждал вслух Максим. — К полярникам приходят суда, а значит, должен быть выход к морю и какой-никакой причал. Может, будет лодка на берегу? О близости людей могут подсказать пустые консервные банки или лай собак.

Он всматривался до боли в глазах в уходящий вдаль горизонт, но там всё также искрилась серая гладь и тянулся пустынной нитью берег, а стена обрыва поднималась вверх и превращалась в гору. А над ней Максим увидел колышущуюся белыми и чёрными пятнами тучу.

— Умка, — прошептал он восхищённо, — так это же птичий базар! Мы с тобой можем добыть дичь. Только вот как её есть без огня?

Медвежонок, заинтересовавшись его эмоциональной речью, задрал голову и нехотя затрусил следом.

— Жаль, что сейчас сентябрь! Яиц уже нет! Ну ничего, мы птиц добудем! Только не высовывайся, а то ты их всех переполошишь, не подпустят.

На ходу Максим обдумывал план охоты. Оружия у него нет. Нет ни сети, ни верёвки для петли, имеется только страстное желание — есть!

«Однако этого достаточно», — решительно подумал он.

Приблизившись к горе, Максим увидел, что птиц не туча, а целые полчища, буквально затмевающие небо. Нагревшийся на солнце утёс приютил целую птичью колонию. Огромная масса разношерстных пернатых колыхалась по понятным только ей законам. Взмывала ввысь и, истошно крича, падала вниз к самой кромке воды. Крик стоял невообразимый. Испуганный Умка прижал уши и остановился, готовый в любой момент броситься бежать. Максиму пришлось кричать, чтобы приободрить его.

— Не бойся! Мы их обойдём с тыла!

Он запустил пальцы в шерсть на загривке и потащил будто за ошейник.

— Зайдём со стороны берега! — поделился с медвежонком своим планом Максим. — Заберёмся наверх, а там гнёзда можно руками брать. Кого-нибудь да поймаем!

Они свернули в сторону и полезли вверх по обрыву. Под руками вновь заскользил снег, и почувствовался дувший с моря ветер. Он пробрался под куртку и вмиг напомнил, что кроме голода ещё есть и холод. Умка щурился, отворачивая от холода морду, и шерсть тут же прижалась, стараясь сохранить тепло. Максим с завистью посмотрел на его шубу и, грея себя физическими упражнениями, размахивая руками, подгонял себя и медвежонка.

— Бегом, бегом! Догоняй, комок шерсти!

Они взобрались на гору со стороны берега, и перед ними теперь простиралось обширное плато. Гнёзда были повсюду. Они громоздились друг на дружке. Густо усеяли каждый выступ и каждую впадину. Лежали на горизонтальной площадке и лепились к стене уходящего вниз обрыва. Плато было серое под слоем птичьего помёта. Из каждой норы торчали пух и перья. Но все гнёзда были пусты. Птенцы уже встали на крыло и теперь носились в мечущейся внизу птичьей туче. Всюду валялась яичная скорлупа и пух. Увы, всё съедобное теперь было недоступно и кружилось в воздухе. Максим подошёл к краю обрыва. Орущие птицы носились внизу, едва не задевая торчавшие из стены обрыва камни. Ещё одна огромная стая летала у воды. Она была такой гигантской, что самого моря не было видно. Самые крупные птицы чертили круги над головой Максима и истошно орали. Умка прижался к земле и со страхом смотрел на огромные клювы проносившихся над ним чаек.

Тогда Максим поднял с земли камень и запустил в центр колышущегося внизу пёстрого облака. К своему удивлению он увидел взлетевшие в воздух перья. Стая мгновенно расступилась, образовав кольцо. Затем всё опять сомкнулось в кружащемся хаосе. Обрадовавшись, Максим схватил огромный валун и, подняв его двумя руками, не целясь, бросил вниз. Птицы вновь разлетелись в хоровод, но он успел заметить, как несколько из них будто взорвались перьями и исчезли, рухнув вниз. Для верности он сбросил ещё один камень, затем радостно, дёрнув Умку за ухо, выкрикнул:

— Бежим вниз! Посмотрим!

На камнях у берега, пытаясь взлететь, бегала пара подранков. Ещё одна раненая гагара качалась на воде. Максим пошёл к выглядывающей из расщелины неподвижной и окровавленной голове полярной крачки, а медвежонок ринулся гоняться за так и не сумевшими взлететь кайрами. Догнав одну из них, он жадно вцепился в неё зубами, давясь жёсткими перьями. А стая над головой продолжала истошно орать, не обращая внимания на потерю собратьев. Максим поднял ещё тёплую, перепачканную кровью птицу. Закатывающиеся пеленой глаза следили за каждым его движением, и от этого взгляда к горлу подкатил комок отвращения. И вот это он должен съесть? Десять минут назад он был уверен, что способен отправить в терзающийся голодом живот всё, что угодно. Хоть планктон, хоть яичную скорлупу. Но теперь, глядя на стекающую по пальцам кровь, чувствовал, как желудок начинает содрогаться в рвотных спазмах.

«Тогда прячься в щель и подыхай! — попытался он разозлиться на самого себя. — Забудь, что где-то ждут твоей помощи! Пожалей себя, любимого, и сдохни!»

Максим мрачно вздохнул и, не глядя, схватив за лапы, щёлкнул головой крачки о камень. Затем, поудобнее расположившись на нагревшемся на солнце валуне, начал рвать с неё перья. Умка уже разделался с кайрами и теперь забрёл в воду, преследуя отчаянно барахтающуюся гагару. Вымазанная кровью морда медвежонка обнажила не по-детски крупные клыки, и они азартно щёлкали, предвкушая лакомство.

«Каждый в этой жизни для кого-то еда, — попробовал утешить себя философским умозаключением Максим. — И ароматный бекон когда-то был жизнерадостным поросёнком… А ведь это идея! — он отвернулся от покрытого пухом тощего тельца. — Нужно убедить себя, что сейчас я съем всего лишь недожаренный бекон».

И, сглотнув очередной подкативший к горлу спазм, он впился зубами в птичью шею.

Умка шустро покончил с раненой дичью и подошёл к Максиму, заискивающе заглядывая к нему в руки. Признавая в нём лидера, медвежонок не наглел и лишь заискивающе смотрел в глаза, истекая слюной.