История Смутного времени в России. От Бориса Годунова до Михаила Романова - Александр Нечволодов

Известия об этих видениях принимались повсюду как за откровения свыше. По поводу их города стали опять сноситься между собой, и затем по всей земле был установлен строгий трехдневный пост.

На такой высокий подъем религиозного чувства всего народонаселения Московского государства, бесспорно, влиял пример большинства пастырей Русской церкви и многих Божиих угодников. Кроме патриарха Гермогена и митрополита Филарета, в эти же времена, как мы видели, жили и стяжали известность своими подвигами во имя преданности православию и любви к Родине: архиепископ Феоктист Тверской, удержавший свою паству в верности присяге Василию Ивановичу Шуйскому, а затем замученный поляками, взявшими его в плен; Иосиф Коломенский, которого приковал к пушке полковник Лисовский; незабвенный Сергий, архиепископ Смоленский, принявший смерть в польских узах, и митрополит Новгородский Исидор, благословлявший с городской стены подвиг отца Аммоса, оборонявшегося на своем дворе от шведов, пока он ими не был сожжен.

Среди отшельников в эти тяжкие времена подвизались:

Преподобный Галактион Вологодский, сын боярина князя Ивана Бельского, приковавший себя к стене цепью в своем затворе, которая не позволяла ему ложиться для спанья. Преподобный Галактион предсказал, что Вологда будет разорена поляками, которые нанесли и ему столько увечий, что он умер от них через три дня.

Блаженный Иоанн, псковский затворник, «что в стене жил 22 лета; еда же его – рыба сырая, а хлеба не ел, а жил во граде, якоже в пустыни, в молчании великом», – как говорит про него летописец.

Преподобный Евфросин Прозорливый подвизался в пустыни на берегу Синичьего озера близ Устюжны Железнопольской. Он предсказал жителям о приходе поляков и убедил их держаться против них крепко; самому же Ефросину вместе с иноком Ионою поляки размозжили голову чеканом, допытываясь, где находятся церковные сокровища.

Жил в это время и старец Иринарх, затворник Ростовского Борисоглебского монастыря, бывший в миру крестьянским сыном села Кондакова – Ильей. Уже в детстве говорил он матери: «Как выросту большой, постригусь в монахи, буду железа на себе носить, трудиться Богу». Выросши, Илья стал жить со своей матерью и заниматься торговлею, причем отлично повел дело, но затем он взял свой родительский поклонный медный крест, каковые кресты, около четверти аршина величиною, ставились в переднем углу комнаты для совершения перед ними молитв и поклонов, и ушел с ним в Борисоглебский монастырь, в котором и оставался до конца своих дней, приняв при пострижении имя Иринарха.

Пребывая однажды в жаркой молитве, Иринарх был осенен святым извещением, что ему следует жить всегда в затворе, что он и исполнил. «Первым помыслом нового затворника, – говорит И. Е. Забелин, – было создать себе особый труд, дабы не праздно и не льготно сидеть в затворе. Он сковал железное ужище, то есть цепь длиною в три сажени, обвился ею и прикрепил себя к большому деревянному стулу (толстый обрубок дерева), который, вероятно, служил и мебелью для преподобного, и добровольною тяжелой ношею при переходе с места на место».

Вскоре Иринарха пришел навестить его друг, известный московский юродивый Иоанн Большой Колпак, и посоветовал ему сделать сто медных крестов, чтобы каждый был весом в четверть фунта. Иринарх с радостью согласился на это, но сказал, что, по бедности своей, он не знает, где достать столько меди. Блаженный Иоанн успокоил его, говоря, что Бог поможет. Через несколько дней после этого один посадский человек совершенно неожиданно принес преподобному Иринарху большой медный крест, из которого были слиты, к его большой радости, сто крестов. Затем другой посадский принес затворнику железную палицу – дубинку около трех фунтов веса. Он стал употреблять ее против лености тела и невидимых бесов.

Скоро число крестов увеличилось до 142, а после шестилетних трудов на трех саженях ужища старец прибавил еще три сажени, затем, по прошествии следующих шести лет, опять три, так что к 1611 году, по мере того как внутренние дела Московского государства «стали, – говорит И. Е. Забелин, – запутываться в новые ужища и цепи, – у преподобного подвижника тоже прибыло еще три сажени ужища, полученные от некоего брата, также трудившегося в железе». Таким образом, длина всего ужища стала уже в 9 сажен. В 1611 же году, в самую трудную и бедственную пору для Московского государства, Иринарх прибавил сразу одиннадцать саженей ужища и постоянно пребывал обвитый двадцатисаженной цепью. Но это было далеко не все. «После старца, – рассказывает И. Е. Забелин, – осталось его «праведных трудов», кроме ужища, кроме 142 крестов и железной палицы, еще семеры вериги, плечные или нагрудные, путо шейное, связни поясные в пуд тяготы, восемнадцать оковцев медных и железных для рук и перстов; камень в 11 фунтов весу, скрепленный железными обручами и с кольцом, тоже для рук; железный обруч для головы, кнут из железной цепи для тела. Во всех сохранившихся и доселе праведных трудах затворника находится весу около 10 пудов».

«По пророческому слову старца Иринарха, князь Скопин-Шуйский отбил Сапегу от Калягина. Затем, весь победоносный поход Скопина к Москве и его быстрые поражения польских полков совершились все благословением и укреплением преподобного затворника, причем он всегда посылал князю освященную просфору и святые слова: «Дерзай, не бойся, Бог тебе поможет!» Но сильнейшая благодать, укрепившая воеводу, заключалась в кресте затворника, который он послал князю еще в Переяславль. С этим крестом Скопин победоносно прошел до самой Москвы, совсем тогда погибавшей». Даже поляки относились к трудам преподобного Иринарха с уважением, в том числе и Ян Петр Сапега. «Воротись-ка и ты в свою землю, – пророчески говорил ему старец, – полно тебе воевать на Россию, не выйдешь ты из нее живой». Пораженный этим, Сапега не велел трогать Борисоглебского монастыря, оставил в нем, по преданию, русское знамя и прислал пять рублей в милостыню Иринарху.

Крепким оплотом русских людей в наступившее лихолетье являлась также обитель Живоначальной Троицы преподобного Сергия.

Ее архимандритом тогда был Дионисий, человек смиренный, глубоко верующий в Бога и беспредельно преданный своим горячим сердцем Родине. Дионисий был уроженцем города Ржева и именовался в мире Давидом. Первоначально он был священником, но скоро овдовел и постригся в Старицком Богородичном монастыре. Однажды он появился в Москве на книжном рынке. Кто-то из толпы, увидя красивого молодого монаха, стал его корить, зачем он ходит по торжищам, причем поносил его бранными словами. Вместо того чтобы обидеться, Дионисий заплакал и отвечал ему: «Да, брат! Я в самом деле такой грешник, как ты обо мне подумал. Бог тебе открыл обо мне всю правду. Если бы я был настоящий монах, то не бродил бы по этому рынку, не скитался бы между людьми, а сидел бы в своей кельи, прости меня грешного, ради Бога, в моем безумии».

Но когда началась тяжкая година Смутного времени и на площадях Москвы собирались шумные толпы народа, то Дионисий, пользовавшийся особой любовью Гермогена, появлялся на этих народных сборищах и бесстрашно увещевал толпу крепко стоять за православную веру, несмотря на оскорбления, которым он иногда подвергался.

Назначенный игуменом Троице-Сергиевой Лавры, после выдержавшего в ней осаду Иосафа, Дионисий вступил в управление монастырем как раз в то время, когда Москва была разорена и в ее окрестностях злодействовали сапежинцы и казаки. Все дороги были переполнены ранеными, голодными и разоренными московскими людьми; кто имел силы, тот спешил найти себе приют в Лавре, но великое множество людей, с перебитыми ногами и руками, вырезанными из спины ремнями и содранной с головы кожей или обожженными боками, не могли доползти до монастыря, а валялись на пути или в окрестных рощах и селениях и тут же умирали.