Цветок предательства - Анна Данилова

– Ты извини меня… – голова опьяневшего Зосимова раскачивалась, как внезапно увядший цветок на тонком стебле. – Извини… но так нельзя! Ты-то нормальный, ты мог бы и догадаться, что он вынашивает план… Что он сначала мысленно поубивал всех ее мужиков, а потом, когда раздобыл пистолет…

– А где он его взял? Пистолет-то непростой, да? Я знаю…

– Да ничего ты не знаешь и не должен знать. Но пистолет могла купить эта ваша Люба, были бы деньги. Он поручил ей, и она купила. Может, сама же и пристрелила этих парней, доказывая Аркадию свою преданность.

– Где купила-то?

– Да в Москве можно купить все, что угодно. Думаю, что бывший хозяин просто обронил его где-то или же у него украли, а потом и продали. Возможно, этот пистолет побывал не у одного человека прежде, чем оказался в руках твоего брата. А знаешь, что думаю? Что этой Любе было даже на руку, что твой брат повредился умом. Вот так. Да! Она бы подсунула ему не один документ на подпись, чтобы вытянуть из него все, что только можно было. Это вы правильно с ним сделали, что вовремя переписали его долю в вашем бизнесе на тебя.

– Он еще и завещание написал, все мне оставил…

– Да знаю я… Это обстоятельство, кстати говоря, так же свидетельствует… – он с трудом проговорил это сложное слово, – о том, что он больше не любил Веронику, иначе бы оставил все ей. Знаешь, такой безумный ход! Знаешь, закажу-ка я себе абсент. Пусть уж окончательно башку снесет.

Он подозвал официантку, сделал заказ.

– Откуда у тебя такие знакомые?

– Ты про Пушкова? Это Лена, ее знакомый или родственник…

– Лена… Могу представить себе, что она о тебе думала, когда ты покупал у нее эти цветы. И после всего этого ты – с ней? Что ты ей рассказал о своем брате? Уверен, что она в душе тоже считает тебя немного сумасшедшим.

– Я очень любил Аркадия, – сказал я и вдруг почувствовал внутри себя холод, пронизывающий, как ветер, мечущийся на самом дне заброшенного колодца зимой. Во всяком случае, я так себе все это отчетливо представил. Словно волна неотвратимой потери накрыла меня с головой. Аркадия нет. И больше никогда не будет! Что они все понимали в нашей с ним любви? Да он был частью меня, только более талантливой и одухотворенной. Фантазия, которая в его руках превращала сухое и как будто мертвое дерево в потрясающие орнаменты, которым не было равных, приводилась в порядок с помощью моего рационального ума. Он творил, создавал эскизы работ, я же находил мастеров, помещения, бухгалтеров, клиентов, доставал редкие породы дерева, закупал станки, брал кредиты, пока, наконец, не запустил эту производственную машину, которая начала приносить нам деньги. Но что такое были для Аркадия деньги без любви? Деньги, которые не доставляли ему никакой радости до тех пор, пока он не встретил Веронику. И кто бы мог подумать, что обыкновенная молоденькая шлюшка, алчная до денег, развращенная и ценящая в жизни лишь наслаждения, откроет для него другой мир, сможет дать ему возможность почувствовать всю полноту жизни, привить вкус к этой самой жизни. Остановить брата, открыть ему глаза на Веронику я не мог, да просто не посмел, видя, как он безудержно счастлив. С тяжелым чувством я ждал, когда же эйфория, вызванная его страстью к ней, уляжется, и он увидит настоящую Веронику, лживую, продажную, циничную… Сколько раз я мог записать наши с ней разговоры, скандалы, когда она умоляла меня о любви, признавалась в любви, хотя по большому счету ее чувство ко мне вряд ли можно было назвать любовью. Так, прихоть, желание завладеть мужчиной, который не видит в ней женщину. Вероятно, приручив меня, она желала взять меня в союзники, чувствовала, что я все вижу и понимаю, и боялась, что мое влияние на брата окажется столь сильным, что он прозреет и расстанется с ней. До какого-то момента ей действительно важно было быть его женой, возможно, причиной были деньги и тот образ жизни, к которому она успела привыкнуть. Однако спустя время она настолько охладела к Аркадию, что стала позволять себе быть очень неосторожной и изменять ему как-то уж слишком отчаянно дерзко. Быть может, к этому моменту у нее улучшились, укрепились отношения с покровителем, Ефимом Дворкиным, который пообещал принять ее в случае развода с Аркадием.

Предполагаю, что сильное потрясение Аркадий перенес задолго до того, как Вероника сбила его своей машиной. В какой-то момент, сопоставив великое множество фактов из их совместной жизни, деталей, наблюдений, он вдруг сложил все это воедино, и получилась картина ее постоянных измен. А тут еще этот издевательский звонок одного из ее любовников. Потом ее наезд на него, больница, операции, боль, боль. Непрекращающаяся физическая боль, помноженная на сердечную. Вот он и не выдержал…

– …пришло время тебе подумать о себе, – донеслось до Максима, он поднял отяжелевшую голову и встретился взглядом с Зосимовым. – Брата все равно не вернешь…

– В смысле?

– Пора, говорю, тебе позаботиться о самом себе, устраивать свою личную жизнь… Семья – это, Шитов, самое важное в жизни. И постарайся с Леной больше не говорить о своем брате, как бы ты его ни любил. Пусть брат, твоя память о нем поселится где-нибудь в сокровенном уголке твоего сердца, и это будет всегда с тобой. Ты думаешь, у меня нет ничего такого, о чем я бы не стал разговаривать со своей женой? Нет, ты не подумай, я не о бабах… Я не изменяю Люсе, потому люблю ее… Просто и у меня были потери. У меня друг, к примеру, в прошлом году умер. Это моя печаль, понимаешь? И я не гружу ею свою жену. Думаю, ты понял меня.

Мы с ним напились. Крепко. Я даже не помню, как добрался до дома. Впоследствии, вспоминая наш затянувшийся разговор с Зосимовым, я так и не понял, о какой болонке он твердил мне, о какой девочке со странным именем «Фиби». Я не понимал тогда, какое это отношение могло иметь ко мне. Или ко всем нам.

– Я не люблю тебя… Нет, пожалуйста… Все кончено…

Ося, хватая меня за руку, пытался поцеловать, а мне неприятен был даже его запах.

– Зачем ты пришел? Как ты мог? Как вы вообще могли?! Что я вам такого сделала? Вы смеялись надо мной все эти годы… пользовались моей добротой, тем, что я думала, что вы люди, нормальные люди… А вы – оборотни! Вы тратили мои деньги, ездили на курорты за границу, а я работала, давала концерты. А потом, когда я стала инвалидом и не смогла играть на арфе, вы предали меня, бросили, оставили меня умирать… ненавижу! Ненавижу!

…Я проснулась. Словно маленькие змеи по лицу струились ручьи пота. За окном розовела пробуждающаяся Москва.

Я была в своей огромной квартире совершенно одна. Прошел почти месяц с тех пор, как Максим перебрался в квартиру напротив, к Лене. Он с легкостью оставил мне мою же квартиру, взяв с меня слово больше никогда ее не сдавать. После его ухода в квартире сохранилась и его скромная обстановка, то немногое, что позволило мне жить с относительным комфортом.

Многое поменялось в жизни нас троих. Моя подруга Лена стала женой, и ее новый муж, Максим Шитов, помог ей выкупить «Бархотку». Моим планам стать владелицей половины цветочного магазина не суждено было осуществиться. Быть может, оно и к лучшему. Что я понимала в цветах, в этом новом для меня бизнесе? Да и какой я бизнесмен?