Новгородская сага. Книга 4. Час новгородской славы - Андрей Посняков

— Да комары, заразы. Бражки плесните.

— Пей. Правда, они и тут, комары-то.

— Так, может, костер? Да подымнее.

— Ну, жги.

Затрещал костер, задымил еловым лапником, выбрасывая в синее ночное небо малиновые горячие искры. Совсем как в пионерском лагере где-нибудь под Зеленогорском или Тихвином.

Костер, бражка… Жаль, девочек нет — девочки в Новгороде остались.

После третьей кружки Олег Иваныч напевать начал:

— Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались…

Олексаха и Жоакин тоже подпевали. Каждый свое. Олексаха — «Сказание о доброй жене». Португалец — «Балладу о славном рыцаре Густаво Перейроше и его возлюбленной благородной деве Эльмире из Коимбры». Вместе получалось славно. Где-то далеко в лесу выли волки, а за стенами острога, совсем рядом, истошно хохотала гиена.

— Сам ты гиена, Жоакин! — пьяно возразил Олексаха. — Это ж наши, с верфи, ржут, байки травят. Вон, в той избе.

— Ну вот, испортил все ностальжи своими гиенами! — вставая, усмехнулся Олег Иваныч. — Есть у меня предчувствие, Олександр, что эта последняя здесь наша с тобою ночка.

— Так что, завтра…

— Завтра.

Верстах в тридцати к северо-востоку от впадения Волхова в озеро Нево, недалеко от того места, где несут свои воды Свирь и Паша, есть узкий, выступающий в озеро мыс, загибающийся круто к северу, подобно носу зазнайки-отличника. Шурягский Нос — так мыс зовется. Болотистый, кое-где поросший кустами боярышника, малиной и вербою, открыт всем ветрам, если бы не сосны, тянувшиеся вдоль песчаного берега длинной ровною полосою.

Вдоль берега, в виду отражающихся в воде сосен, приспустив паруса, осторожно пробиралось четыре лодьи под новгородскими флагами с изображением серебристых медведей. Лодьи дал ладожский наместник Петр Геронтьевич по личной просьбе посадника Великого Новгорода. Попробовал бы не дать! Лодьи, людей, снаряжение. Даже пушки дал. Снял с крепости.

На передней лодье — «Николай-угодник» — у самого бушприта, изготовленного по-древнему, в виде головы сказочной птицы, стояли двое. Олег Иваныч в темной кольчуге. И лоцман, давешний рыжебородый Трофим-лодочник. Он и сейчас не переставал шутить. Уж такой зубоскал уродился. Перед ним, на специальном дубовом ложе, покоилась тяжелая, заряжавшаяся с дула пушка. Пушка тоже имела свое название — «Огненосное Копье». Была снята с Ладожской башни под личную ответственность пушкаря — дядьки Микиты, который весь путь глаз не спускал с эдакого-то сокровища, а как подошли к мысу, полез в трюм за запасными ядрами, коих и без того, по мнению Олега Иваныча, с избытком.

Что ждало их впереди? Ветхая халупа кудесника? Или — вон там, за мысом, — хорошо вооруженный флот? Орденский, ганзейский, шведский? Олег Иваныч настороженно вглядывался вперед. Поднялся ветер, задул в левую скулу, захлопал парусами. Не к делу ветер — помешает высадке, снесет корабли на мель. И тогда…

Боже, что это?

Лодьи обогнули мыс. Глазам новгородцев и ладожан предстало чужое судно. Двухмачтовый красавец с высокой надстройкою на корме, совсем не похожий на приземистые широкие когги. В Голландии такие суда называли хольками. Быстрые, узкие, юркие. Всем хороши, да вот только остойчивости маловато. И корпус, что скрывать, слабоват, плохо держит продольную качку. Для прибрежных плаваний судно — не для океана-моря. Однако вооружен зело и опасен. И несся вперед на всех парусах! Как раз наперерез ладожскому флоту.

Олег Иваныч приказал прибавить парусов.

На хольке тоже заметили опасность, да слишком поздно — не уйти, не прорваться. Развернулись бортом, блеснули в утреннем солнце хищные жерла пушек.

— Окружить! — скомандовал Олег Иваныч. — Фитили держать зажженными, но стрелять только по моей команде. Юнга, прокричать приказ другим!

Словно псы-волкодавы, ладожане окружили хольк.

А он, похоже, и не думал сопротивляться! Наоборот, на бизани вдруг взвился флаг. На синем фоне золотой бегущий олень — флаг одного из городов Ганзы. Любека? Штральзунда? Висмара? Олег Иваныч не помнил точно, какого. Одно наверняка — Ганза!

Значит, Ганза! Торговый и политический союз северо-немецких городов, с которым издавна торговал Новгород. Ганзейцы имели там собственный двор, церковь, приказчиков. И эксклюзивные права на торговлю. И когда четыре года назад новгородцы потребовали равноправия, Ганза объявила бойкот, сильно сказавшийся на внешней торговле — а значит, и на всем хозяйстве — Новгорода. Только два года назад удалось урегулировать конфликт — снова уступить ганзейцам. Но сразу заметным стало улучшение. Слишком мал еще был Новгородский флот, а Ганза являлась вполне надежным посредником. И сильным.

А корабли-то на верфях явно спалили ганзейцы при посредничестве кудесника. Но спалили хитро — никого не убили, сами не засветились. На грозы все свалено, на грозы.

Конечно, хорошо бы проучить наглецов. Мощные пушки на лодьях стоят. Один только выстрел — и разлетится на куски нарядный ганзейский кораблик. Один только выстрел… Ответить ганзейцы уже не успеют. А первыми начинать драку не будут, боятся. Ну, сколько у них пушек? Десятка два, считая совсем уж мелкокалиберные фальконеты и кулеврины — вон они блестят на бортовых станинах. Практически это большие станковые аркебузы. Горох, а не ядра! Хотя при удачном выстреле и они бед натворить могут. А у нас?

Олег Иваныч горделиво оглянулся. Да, кораблики неказистые, зато основательные, крепкие. И на каждом — на каждом! — по десять больших крепостных пушек. Эх, и вдарим сейчас! Узнают, как чужие корабли палить.

Да? А дальше-то? Снова Ганза объявит бойкот, как уже было! И снова резко упадут прибыли, в несколько раз взлетят цены на медь и железную руду — товары весьма необходимые в свете грядущего конфликта с Москвой. А что Иван Третий не оставит в покое Новгород — в том Олег Иваныч не сомневался. На Ганзу же еще один расчет был — привезти из Европы хлеб. Пока там посольство литовское сладится, да пока с псковичами договорятся. Долго подобные дела делаются, хоть и хитер да опытен, несмотря на молодость свою, старший дьяк Гришаня Сафонов. А цены на хлеб уже сейчас вверх поползли, как завернул Иван Московский ярославских купцов. И еще ползти будут.

Эх!!! Нельзя сейчас ссориться с Ганзой, нельзя!

А народ вокруг Олега Иваныча глядел нетерпеливо, шипя горящими фитилями. Словно спрашивал: ну, когда же?! Ты только прикажи, батюшка посадник, прикажи только. А уж мы…

— Лодка! — крикнул Трофим, указывая пальцем на хольк.

Действительно, ганзейцы спустили лодку — легкую разъездную кимбу. Четверо матросов на веслах, еще молодой парень в щегольском зеленом плаще и короткой куртке с модными рукавами-буфами. Парень зазевался, оглянувшись на хольк, и порыв ветра сдул с его головы бархатный берет с синим пером. Ладожане хмыкнули: раззява!

— Мой капитан, герр Михель Штокман, приветствует славных моряков Великого Господина Новгорода! Я — его помощник, Мориц Вельде! — ловко взобравшись на палубу флагманской лодьи, поклонился молодой ганзеец. — По пути из Новгорода мы оказались здесь совершенно случайно, занесенные недавней бурей, и теперь намерены возвратиться домой. Если господа новгородцы — мы узнали вас по флагу — имеют к нам какие-либо доказательные претензии…