12 лет рабства. Реальная история предательства, похищения и силы духа - Соломон Нортап

Вечером хозяйка вновь вернулась и долго стояла в дверях, глядя на нас. Выглядела она чудесно. Темные волосы и глаза резко контрастировали с белой и нежной кожей. Фигурка ее была стройной, но величавой, а движения поражали сочетанием спокойного достоинства и грации. Пока она стояла там, одетая в богатые шелка, с лицом, разгоревшимся от удовольствия, мне подумалось, что я никогда не видел столь красивого человеческого существа. Я с таким удовольствием и так долго описываю эту прекрасную и благородную леди не только потому, что она возбуждала во мне чувства благодарности и восхищения, но потому, что хотел бы заставить читателя понять, что не все рабовладельцы на Байю-Бёф похожи на Эппса, или Тайбитса, или Джима Бернса. Порой, пусть и редко, среди них попадается такой хороший человек, как Уильям Форд или такой ангел доброты, как молодая госпожа Маккой.

Вторник был последним днем из тех рождественских выходных, которые ежегодно дарил нам Эппс. Когда в среду утром я, возвращаясь домой, проходил мимо плантации Уильяма Пирса, этот джентльмен окликнул меня. Он сказал, что получил принесенную Уильямом Варнеллом записку от Эппса, в которой мой хозяин разрешал ему задержать меня, чтобы я поиграл для его рабов в тот вечер. То был последний раз, когда мне было суждено видеть невольничьи танцы на берегах Байю-Бёф. Вечеринка у Пирса продолжалась до тех пор, пока полностью не рассвело, и тогда я возвратился в дом моего хозяина, несколько утомленный отсутствием отдыха, но счастливый обладатель многочисленных медяков и серебряных монеток, которые собрали для меня белые, довольные моим музыкальным исполнением.

Субботним утром, впервые за многие годы, я проспал. С ужасом я обнаружил, выйдя из хижины, что все рабы уже в поле. Они опередили меня минут на пятнадцать. Не взяв с собой ни обед, ни тыкву с водой, я поспешил за ними что было мочи. Еще не рассвело, но Эппс уже стоял на веранде, когда я выбежал из хижины, и крикнул мне, что давным-давно пора вставать. Ценой удвоенных усилий мне удалось закончить ряд, когда он вышел в поле после завтрака. Однако это не снимало с меня вины за то, что утром я проспал. Велев мне оголить спину и лечь на землю, он нанес мне десять или пятнадцать ударов, а затем осведомился, смогу ли я теперь научиться вставать по утрам. Я постарался убедить его, что смогу, и со спиной, нывшей от боли, вернулся к своей постылой работе.

Весь следующий день, воскресенье, мысли мои были сосредоточены на Бассе, на возможностях и надеждах, которые зависели от его действий и решительности. Я размышлял о превратностях жизни; о том, что, если окажется на то воля Божья и Басс умрет, перспективы моего освобождения и всякие ожидания счастья в этом мире будут уничтожены и разрушены полностью. Вероятно, больная спина тоже внесла свою лепту в это угрюмое настроение. Я ощущал себя унылым и несчастным весь день, и, когда вечером улегся на твердую доску, сердце мое теснил такой груз скорби, что, казалось, оно вот-вот не выдержит.

В понедельник утром, 3 января 1853 года, все мы вышли в поле вовремя. То было сырое, холодное утро, необычное для этих мест. Я шел впереди, дядюшка Абрам – рядом со мной, позади него – Боб, Пэтси и Уайли, все с мешками для хлопка на шее. Эппс (вот уж, право, редкий случай) в то утро появился в поле без кнута. Зато с руганью, которой устыдился бы и пират, он попрекал нас тем, что мы ничего не делаем. Боб отважился сказать ему, что пальцы так занемели от холода, что быстро собирать хлопок он никак не может. Эппс выругал сам себя за то, что не взял с собою плетку, и объявил, что когда вернется, то хорошенько всех нас взгреет: о да, всем нам станет жарче, чем в геенне огненной (а мне думалось, что он сам там со временем окажется).

С этими энергичными выражениями Эппс нас оставил. Когда он ушел достаточно далеко, чтобы не мог нас подслушать, мы начали разговаривать между собою, сетуя, что трудно будет выполнить наше задание с онемевшими пальцами; говорили, как неразумен наш хозяин, и вообще поминали его самыми нелестными эпитетами. Наш разговор прервался, когда какой-то экипаж быстро проехал мимо нас, направляясь к хозяйскому дому. Подняв глаза, мы увидели, что два незнакомца приближаются к нам по хлопковому полю.

Ныне, доведя это повествование до последнего часа, который мне предстояло провести на Байю-Бёф – завершив последний в моей жизни сбор хлопка и готовясь навсегда попрощаться с хозяином Эппсом, – я должен попросить читателя вернуться вместе со мной в месяц август. Мы последуем за письмом Басса в его долгом путешествии в Саратогу. Узнаем о том эффекте, который оно произвело. И все это происходило, пока я страдал в рабской хижине у Эдвина Эппса и уже отчаивался ждать. Однако дружба Басса и благость Провидения делали все возможное для моего избавления.

Письмо достигает Саратоги – Оно переправлено Энни – Письмо показано Генри Нортапу – Закон от 14 мая 1840 года – Его положения – Прошение Энни к губернатору – Сопровождающие его аффидевиты[100] – Письмо сенатора Соула – Отъезд назначенного губернатором представителя – Прибытие в Марксвиль – Преподобный Джон Уоддилл – Разговор о нью-йоркской политике – Удачная мысль – Встреча с Бассом – Затруднения в деле – Назначено судебное разбирательство – Отъезд Нортапа и шерифа из Марксвиля на Байю-Бёф – Попутный уговор – Они достигают плантации Эппса – Обнаруживают его рабов на хлопковом поле – Встреча – Прощание

Я в долгу перед господином Генри Нортапом и другими за многие подробности, содержащиеся в этой главе.

Письмо, написанное Бассом, адресованное Паркеру и Перри и отправленное из почтового отделения Марксвиля в 15-й день августа 1852 года, прибыло в Саратогу в начале сентября. За некоторое время до того Энни перебралась в Гленс-Фоллс, графство Уоррен, где заняла должность кухарки в гостинице Карпентера. Однако она сохранила дом, где жила вместе с нашими детьми, и отсутствовала только то время, которого требовало исполнение обязанностей в гостинице.

Господа Паркер и Перри, получив письмо, немедленно переправили его Энни. Прочтя его, дети чрезвычайно воодушевились и, не откладывая, поспешили в соседнюю деревню Сэнди-Хилл, чтобы посоветоваться с Генри Нортапом и заручиться его советом и помощью в этом деле.

После некоторых изысканий Нортап обнаружил среди законов штата акт, изданный для обеспечения возвращения свободных граждан из рабства. Закон был издан 14 мая 1840 года и озаглавлен «Закон для более действенной защиты свободных граждан этого штата от похищения или продажи в рабство». В законе оговаривалось следующее. При получении убедительных сведений о том, что какой бы то ни было свободный гражданин этого штата неправомерно удерживается в неволе в другом штате на территории Соединенных Штатов (по ложному обвинению или оговору, будто бы человек этот – раб, или по цвету кожи, или он взят рабом по какому-либо правилу закона), долг губернатора – предпринимать все меры ради возвращения этого человека к свободе, какие он (губернатор) сочтет необходимыми. И с этой целью губернатор облечен властью назначить и нанять представителя и снабдить его всеми рекомендациями и инструкциями, какие понадобятся для исполнения его функции. От представителя губернатора требуется приступить к сбору подобающих доказательств, чтобы установить право означенного человека на свободу; и предпринимать все необходимые поездки, осуществлять все меры и юридические процедуры для возвращения пострадавшего в этот штат. Все расходы, понесенные в процессе приведения сего закона в действие, оплачиваются из денег, коим не предусмотрено иное применение казначейством[101].