Сердце лётного камня - Марина Ясинская

– Я не сомневаюсь, что, будь у меня обычный аэролит, от меня давно бы уже избавились, превратив в монкула. Мужчина-авионер – это же угроза всему существующему порядку Империи! – цинично заметил Тристан. – Но мой аэролит – единственный в своем роде, и он им слишком нужен. Точнее, мой аэролит был единственным в своем роде, – с усмешкой добавил он. – До того, как появилась ты.

Ника пораженно уставилась на авионера.

– Но ты же не думаешь, что, как только я обучусь управлению своим летным камнем и авионом, ты станешь им не нужен?

Тристан прекрасно понял, о чем ведет речь девушка.

– Нет, я не думаю, что от меня избавятся, едва только ты успешно закончишь обучение. Но конечно, с твоим появлением я перестаю быть абсолютно незаменимым. И в случае чрезвычайной ситуации пожертвовать мной им станет намного проще, ведь теперь про запас у них остаешься ты.

Ника потерла виски пальцами. Еще каких-то два месяца назад она была наивно уверена, что самое сложное в том, чтобы быть авионерой, – это разбудить аэролит и научиться им управлять… Она еще толком и не начала обучение, а все уже так осложнилось, и ее аэролит оказался не просто мощным летным камнем, но и одной из фигур сложной политической игры, жертвами которой могут стать другие, например Тристан.

От этих мыслей голова просто шла кругом!

Ника несколько минут молчала, а потом все-таки задала самый очевидный вопрос:

– Как ты попал на Церемонию камней?

– Я на нее и не попал, – коротко ответил рей Дор, и Ника как-то сразу почувствовала, что он ничего больше не скажет. Что ж, значит, спросит в следующий раз.

– Тристан, – осторожно начала Ника, вспомнив свой давний разговор с Агатой, когда она только узнала имя своего будущего инструктора, – у тебя была сестра?

Взгляд ярких глаз авионера полоснул словно лезвие, и Ника, вздрогнув, поспешно пояснила:

– До поступления в летную школу я изучала все, что только могла, об авионах и авионерах… И читала об одной авионере по имени Трисса рей Дор. У вас одинаковые фамилии, вот я и…

Голос Ники стих.

– Да, – после долгого молчания ответил Тристан, и у него на скулах заиграли желваки. – Да, Трисса – моя сестра-близнец. Она погибла во время одной из операций на мысе Горн.

– Мне жаль, – тихо произнесла Ника.

Да, после такой потери мыс Горн совершенно точно не мог оставаться для Тристана легендарным местом, где каждый первый встречный – непременно герой и каждый новый день – это свершенный подвиг.

Расспрашивать дальше она тоже не решилась, видя, что эта тема для авионера болезненна.

– Мне еще вот что интересно, – поспешила Ника увести разговор в сторону. – Кто учил тебя летать и управлять твоим аэролитом? Ведь до тебя никого с летным камнем такого размера не было.

– Меня никто не учил, – пожал плечами Тристан, все еще немного напряженный и скованный. – Никто особенно не обрадовался тому, что я разбудил летный камень, и меня как бы предоставили самому себе. Объяснили самые базовые основы и отправили постигать все остальное самостоятельно. – Авионер ухмыльнулся. – Мне кажется, в Министерстве полетов тайно надеялись, что я разобьюсь, пока учусь работать со своим аэролитом. Но они просчитались, – не без удовольствия закончил он.

Ника невольно усмехнулась. Видя, как Тристана с трудом терпят в министерстве, как он раздражает всех преподавательниц летной школы своим присутствием, она была склонна поверить его предположению.

И тут девушка представила себя на месте рей Дора: ее выпускают на летное поле, снабдив лишь кратким напутствием, и оставляют один на один с авионом, небом и самым крупным летным камнем – постигать все остальное на практике, самостоятельно. Хватило бы у нее храбрости сделать это?

– Как же мне повезло, что у меня есть ты! – выдохнула Ника.

– Это как посмотреть, – насмешливо протянул Тристан. К нему, кажется, вернулось его обычное легкое и слегка насмешливое настроение. Он спрыгнул с валуна и протянул девушке руку, предлагая встать.

Ника на миг опешила – мужчины никогда не подавали дамам руку, чтобы помочь подняться, все было ровно наоборот. Но… с тех пор как она оказалась в Сирионе, давно устоявшиеся порядки только и делают, что рушатся. И Ника почти начала к этому привыкать. Сначала Ансель провожал ее до дома – и хоть это и было очень необычно, ей понравилось.

А теперь вот – Тристан… Как оно будет – нарушить правила поведения общества с ним?

Не гадая дальше, Ника оперлась на предложенную руку и встала.

Вальди выловил Анселя сразу по окончании рабочего дня в Конструкторской. Он ловко сливался с толпой, и Ансель даже не сразу понял, что юноша несколько минут шел с ним рядом, прежде чем тот заговорил:

– У нас для тебя хорошая новость. Пойдем со мной.

– Что за новость?

– Это сюрприз.

– Может, все-таки расскажешь? – хмуро спросил Ансель. У него было плохое настроение, не располагавшее к сюрпризам. И испортилось оно, как это ни странно, после того, как Ника и Тристан вернулись из полета. Вернулись, как всегда, позже всех, и было на их лицах такое особое выражение, будто эти двое знали какую-то тайну, неведомую остальным. И эта тайна их объединяла.

Когда Тристан и Ника выбрались из кабины авиона и Ан-сель начал стандартный осмотр летной машины, краем глаза он наблюдал за авионерами – ждал, когда Ника освободится, чтобы подойти и спросить у нее, не узнала ли она что-то о Мие. Но авионеры продолжали увлеченно переговариваться, а затем и вовсе медленно направились к летному центру.

Ансель смотрел вслед девушке и ощущал растерянность, досаду и даже что-то похожее на обиду. Она о нем даже не вспомнила! Нет, конечно, он понимал, что судьба Мии для нее не так важна, как для него, но… Но ему казалось, что последние несколько встреч помогли им с Никой лучше узнать друг друга, что между ними появилась какая-то особая связь – связь, которая так тревожила Анселя и в то же время так радовала. И вот сейчас, глядя вслед Нике, удаляющейся по летному полю и увлеченно слушающей, что рассказывает ей единственный в истории Арамантиды мужчина-авионер, он гадал, а не придумал ли он себе того, чего не было.

– Ну вот, как я и говорила, – раздался позади голос, полный злорадного удовлетворения, в котором, впрочем, Анселю почудились нотки досады.

Юноша всегда терпеть не мог людей, которые не упускали возможность поковыряться в ране, сказав: «А я говорил!» И хотя от Ванессы стоило ожидать чего-то подобного, слышать эти слова ему было неприятно.