Темный эльф. Хранитель - Александра Лисина

Кто знает…

Однако сегодня, глядя в искаженное болью лицо молодого эльфа, эхом повторяя за ним горькие слова, едва не ставшие правдой, вспоминая испуганное лицо маленькой Милле и ее искреннюю тревогу за смертного, владыка во второй раз за свою долгую жизнь усомнился в себе и задумался.

А так ли он жил эту тысячу лет? Что он сумел сделать за века правления народом эльфов? Кто вспомнит о нем через какое-то время? И что вообще от него останется в этой жизни? Дети? Смешно. Один от него отказался и еще неизвестно, простит ли хотя бы после смерти. Второго уже нет в живых, но в последние два десятилетия владыка пришел к парадоксальному выводу, что именно ему не рискнул бы передать всю полноту власти. Тогда что? Великие деяния? Завоевания? Чудеса дипломатии? Да какие деяния! Ни одной войны, конечно, он не допустил, но и мира ни с кем не добился: светлые по-прежнему держались от его народа обособленно, гномы все так же воротили свои носы, люди мудро старались сохранять нейтралитет. Ни единой попытки примирения не было сделано, хотя вежливые заверения в дружбе слались в чужие владения регулярно. Но владыка прекрасно понимал, что это – лишь пустые слова, а неизменная осторожность смертных при встречах вызвана отнюдь не уважением. И уже даже не страхом: незачем бояться беззубого льва. Но и лев тоже не станет смотреть на осторожно предложенную ими косулю – гордый владыка равнин, скорее, предпочтет умереть, чем примет помощь от чужаков. И, кажется, уже понятно, кто стал тем глупым львом.

Тогда, может, он что-то построил? Сберег? Исправил? Сделал хоть одно дело, которым можно было гордиться? Нет. Ни-че-го не изменилось за это тысячелетие. Абсолютно ничего, словно Тирриниэля и не существовало никогда. Повелитель эльфов, к своему стыду, не сумел сохранить даже собственных детей – одного сына умудрился безвозвратно потерять, а другого научил себя ненавидеть. Теперь уже поздно что-либо менять. Тех, кто погиб, не оживить. Тех, кто далеко, не приблизить снова. Украденное доверие не сделаешь настоящим, а фальшивые признания никогда не станут правдой.

Однако еще не все потеряно. У него пока остался крохотный шанс все исправить. Вот он, этот шанс, стоит напротив и отчаянно пытается выглядеть сильным. Совсем еще молодой, не готовый к предложенной ему роли, но удивительно чистый и неиспорченный. Настоящий горный родник посреди целого моря горечи, тоски и предательства. Единственная отдушина в окружившем его беспросветном отчаянии. Нельзя причинить ему боль. Невозможно предать это едва установившееся доверие. Нет. Хватит.

Тир тихо вздохнул и повторил:

– Спасибо.

И мудрый владыка эльфов снова почувствовал себя неуютно, будто этот необычный мальчик внезапно прочел его смятенные мысли.

– Идем, Тир, – сказал Тирриниэль. – У меня не так много времени, которое я могу тебе уделить: неделя, может быть, две или три. Нам придется хорошо поработать, чтобы ты усвоил основные принципы нашей магии и научился сдерживать свой огонь. За друга не волнуйся – он останется здесь столько, столько потребуется. Если у нас ничего не получится, ты и Милле будете вольны покинуть лес в любое время. Если он справится – тоже: я поклялся. Но если вы пожелаете задержаться сверх этого, я приму вас так же, как сейчас. И в любом случае, как бы ни сложились обстоятельства, мой дом всегда будет открыт для вас. Здесь ты найдешь помощь, защиту и кров. На столько времени, на сколько пожелаешь. Запомни это.

Юный маг непонимающе вскинул голову, но Тирриниэль не стал ничего добавлять, а просто направился к сердцу священной рощи, опасаясь потратить впустую даже час своей скоротечно ускользающей жизни.

Теперь у него не осталось права на ошибку. Он выбрал. А значит, должен сделать все, чтобы этот удивительный мальчик выжил среди придворных интриг и сумел удержать в своих руках тяжкое бремя власти. Или хотя бы обуздал тлеющий в глубине его сердца древний огонь.

Малыш справится. Он должен справиться, потому что прямому потомку Изиара нельзя сдаваться на волю двуличной и переменчивой судьбы. Да, сам Тирриниэль почти умер. Одной ногой стоит по ту сторону жизни, но у него еще есть время побороться за свое будущее. Остались силы, чтобы сопротивляться неминуемому, на это отведено несколько невероятно коротких дней. Есть смутная надежда, что все усилия не будут напрасными.

Оставшись в одиночестве, Мелисса некоторое время сидела на берегу озера, раздумывая над тем, стоит ли ей обидеться на Тира за недавний обман или же нет. Но потом она все-таки решила, что обижаться глупо, и посветлела лицом: ведь он не хотел причинить ей боль и сам признался, что сожалеет. Он был совсем неплохим, хоть и темным, только упрямым очень и немного вспыльчивым. Но и это совсем не страшно, потому что он, в отличие от многих, умел искренне любить и всегда был преданным братом, любящим сыном и верным другом для всех, кого уважал и ценил.

Милле привычным жестом подтянула колени к груди и, обхватив их руками, тихонько запела знакомую с детства колыбельную, которую так часто напевала ей мама. Запела негромко, для себя. Но вскоре забылась и стала мурлыкать громче, бездумно ероша пальчиками густую траву и восхищаясь ее поразительной мягкостью.

В какой-то момент ладошку несильно кольнуло, но Милле не обратила внимания – была слишком поглощена песней и красотой лесного озера, в котором, как в зеркале, отражались бескрайнее небо и редкие пушистые облака. На водной глади легонько подрагивал оранжевый солнечный круг, над нею то и дело мелькали крохотные точки птиц и мерно колыхалось несколько белоснежных лилий.

Когда пальцы укололо сильнее, Мелисса удивленно обернулась и сперва не поняла, в чем дело. Но потом пошарила по траве и неожиданно наткнулась на острый, торчащий из-под земли корешок, который не заметила прежде. Маленький, узловатый и очень-очень тонкий, он скорее напоминал вылупившегося из яйца змееныша. Но, неуверенно коснувшись твердой как камень коры, Милле быстро поняла, что ошиблась.

Она повертела головой, пытаясь понять, откуда на просторной лужайке взялся этот странный отросток, но быстро вспомнила, что у некоторых деревьев корни могут достигать многих и многих саженей, способны пробивать себе дорогу даже сквозь прочный камень, ловко цепляться за скалы и выживать там, где, казалось бы, не способно существовать ничто живое. А потому ничего удивительного в том, что посреди широкой поляны вдруг пробился к свету один из таких корешков, не было.

Мелисса успокоилась и спрятала его под рыхлую землю, чтобы не засох, однако слегка промахнулась и снова больно уколола палец. Да так сильно, что на нем выступила крохотная капелька крови.

Она поспешно вытерла алое пятнышко и прижала упрямый росток ладошкой к земле, но он каким-то образом снова высвободился и ткнулся кончиком в нежную кожу. Правда, на этот раз сделал это совсем небольно, но Милле все равно вздрогнула и машинально обхватила его, чтобы больше не вырвался. В тот же миг у нее перед глазами все поплыло. Неожиданно закружилась голова, к горлу подкатила тошнота, но это быстро прошло, после чего в теле возникла восхитительная легкость, а взгляд стал расплывчатым, невидящим и каким-то пустым.