Просто Рим. Образы Италии XXI - Аркадий Ипполитов

* * *

Во время чумы 1576–1577 годов, охватившей север Италии и затронувшей, хотя и в меньшей степени, другие её районы, Карло Борромео предпринял столь деятельные меры по борьбе с заразой, что они считались образцовыми для всей Европы, так что эпидемия в итальянской истории получила название Песте ди Сан Карло, Чума Святого Карла. Начался мор в Венеции – считается, что именно Чума Святого Карла унесла в могилу Тициана, заразившегося от собственного сына, – затем перекинулся в Ломбардию. Карло Борромео после сложных переговоров добился от испанского наместника, маркиза Айямонте, чтобы в Милане и всей Ломбардии было прекращено взимание казённых налогов. Также он получил от испанцев субсидию в сорок тысяч скуди. На эти деньги, добавив собственные средства, Карло Борромео благоустроил, как мог, знаменитый миланский лазарет, Лаццарето ди Милано. Построенный ещё в конце XV века, лазарет занимал огромную территорию на северо-востоке города, в районе сегодняшней Виа Буэнос-Айрес. Лаццарето ди Милано был практически полностью разрушен в конце XIX века, остались немногочисленные отдельные фрагменты его строений и церковь, находившаяся в центре его двора.

Лаццарето ди Милано – грозный символ чёрной беды, что разгуливала по барочной Европе. Предназначенный для бедных, он был страшным и проклятым местом. Отправлявшиеся туда практически были обречены на смерть и это знали, но это была хоть какая-то санитария, возможность не умереть на улице. Лазарет был предназначен в первую очередь для того, чтобы изолировать, а не подать помощь и уж тем более – не для того, чтобы излечить. Он находился в ведении городских властей, то есть при Карло Борромео в ведении губернатора, маркиза Айямонте. Деньги на него отпускались из казны, по распоряжению того же губернатора. Власти лазарет никогда не посещали, поэтому чиновники нещадно воровали. Всё было отдано на откуп рвению и добросовестности монахов, всего около сорока человек. Карло Борромео мало что мог изменить, но он не боялся общения с чумными. Он постоянно посещал лазарет, следя хотя бы за тем, чтобы выдаваемая монахам для распределения солома не была прогнившей, хлеб заплесневевшим, а вода протухшей. Отличному маньеристу, художнику Пеллегрино Тибальди, ломбардцу по происхождению, учившемуся в Риме, также подрабатывавшему и архитектурой по совместительству и много чего построившему в Милане, надо сказать – довольно успешно, он заказал особый и довольно экстравагантный проект открытой церкви, сохранившейся, хоть и в очень перестроенном виде, с полностью замурованными арками, до наших дней. Такой тип называется chiosco, «киоск», причём слово происходит из персидского, от слова kušck, «дворец», и обозначало сначала не торговые точки, а садовые павильоны-беседки. Церковь называется Сан Карло аль Лаццарето. В построенной Тибальди церкви он часто сам служил, к тому же навещал больных, исповедуя и причащая многих умирающих. Церковь-киоск во имя Чумы – очень барочный образ.

* * *

В Эрмитаже, в одном из первых залов экспозиции французского искусства, внимание останавливается на необычной картине, «Оплакивании» Жака Белланжа. Погружённая в ночной мрак сцена, освещённая ирреальным светом, представляет экстравагантное смешение прошлого и настоящего. Вокруг бледного обнажённого тела Спасителя толпятся загадочные персонажи, чьи костюмы образуют странную смесь исторической условности и реальной моды, современной художнику. Мадонна запрокинула голову в аффектированном отчаянии гениальной оперной певицы, поющей женскую партию в Stabat Mater Россини. На первом плане изысканно одетый лотарингский придворный с иронической усмешкой в упор глядит на зрителя, приглашая его войти в пространство картины и поучаствовать в зрелище хорошо разыгранного горя. Сцена освещена бледным пламенем толстой свечи, что держит в руках один из персонажей. Смесь аффектации и безразличия рождают ощущение, что эта картина изображает не религиозную сцену, а иллюстрирует какой-то мрачно-скандальный рассказ Брантома о придворных интригах. Синевато-чёрный колорит с холодными золотистыми и серебряными бликами, необычайно красивый и полный эстетской отстранённости, заставляет невольно вспомнить историю Синей Бороды и то, что эта известная всем с детства сказка о кровавых убийствах основана на реальном историческом событии, процессе Жиля де Ре, маршала Франции и сподвижника Жанны д'Арк, обвинённого в чёрной магии и убийстве чуть ли не восьмисот юношей и девушек. Картина столь эффектна в своей естественной надуманности, что поражает даже тех, кто никогда не слышал имени Белланжа и не имеет специального интереса к французскому маньеризму. Кое-кто, однако, приезжает в Эрмитаж специально для того, чтобы увидеть эту картину. Лотарингский художник Белланж считается самым ярким представителем позднего французского маньеризма. Современности он известен только как график, так как живописные работы до нас не дошли, уничтоженные во время войн, что постигли Лотарингию. Его рисунки и гравюры желанны для собрания любого музея, и на аукционах графики цены на образцы его творчества достигают величин, вполне сравнимых с ценами на хорошую живопись. Самые распространённые из его гравюр (так как есть листы, известные лишь в считаных количествах отпечатков) оцениваются в 20–30 тысяч фунтов стерлингов, что очень дорого для печатной графики. Пьер Жан Мариетт, один из самых утончённых знатоков искусства в XVIII веке, блистательный коллекционер, эстет, умник и образец хорошего тона, писал: «Белланж один из художников, чья манерная распущенность, полностью выходящая за пределы истинного стиля, не заслуживает ничего, кроме пренебрежения… От него осталось несколько произведений, на которые никто не может взглянуть без содрогания, столь плох их вкус».

Всё так и есть, как Мариетт говорит, но в двадцатом столетии оценка повернулась ровно на сто восемьдесят градусов, так что мы сегодня искренне восхищаемся тем, что элегантному французу казалось отвратительным. Любить Белланжа столь же нормально, как есть груши с сыром и дыни с ветчиной. В гравюре «Благовещение» сцена, происходящая в сумраке наполнивших комнату облаков, схожих с клубами дыма, напускаемых на сцену во время концертов поп-музыкантов, наполнена несоответствиями, доходящими до нелепости. Атлетическое сложение Мадонны вступает в противоречие с жеманно-нервной жестикуляцией, гротескная выразительность её рук – с выражением лица, своим прелестным болезненно-женственным слабоумием напоминающего Саскию Рембрандта. Мускулатура ангела, демонстрируемая им с помощью весьма странного жеста левой руки – он показывает Деве два вытянутых пальца врозь, то есть V, victoria, победа, – противоречит его узким плечам интеллигентного декадента, а короткая шея не соответствует изыску панковской причёски, состоящей из крупных, торчком торчащих локонов, непонятным образом держащихся на темени и затылке. Сумбур крыльев, драпировок, туч, лучей света, теней и бликов рождает ощущение опустошающего возбуждения, бессмысленной и изнуряющей истеричности. Пространство неясно, жестикуляция неоправданна, типы невыдержанны, настроение не определено, смысл происходящего замутнён, ну что из этого? Нервные линии, трепетные блики, вздувшиеся драпировки, порывистые движения и молящие взгляды сливаются в упоительную музыку спиричуэлса, продирающего до дрожи. Душа скрипит, как стекло под мокрым пальцем, а оторваться нет сил. Хочется снова и снова переживать болезненные содрогания причуд Белланжа, бесконечно продлевая наслаждение от созерцания экстравагантно-нелепых композиций. Его графический стиль, запутанный и странный, вызывает восхищение у всех искусствоведов, о Белланже написано множество книг, в крупнейших музеях состоялось множество выставок, посвящённых ему. Эрмитажное «Оплакивание» – одна из немногих живописных работ, приписываемых Белланжу, причём именно она была открыта первой. Она – лучшая. Остальные картины с именем Белланжа искусствоведы связали позже. Это «Святой Франциск, поддерживаемый ангелами» в Музее изящных искусств в Нанси и две панели с ангелом и Девой Марией из Кунстхалле в Карлсруэ. Все три намного слабее эрмитажной картины.