Воззрения и понимания. Попытки понять аспекты русской культуры умом - Карл Аймермахер

сталинские постановления времен ждановщины (1946-1948 годы). Их нужно рассматривать, как последнюю попытку отыграться, возродив с помощью предохранительно-репрессивных мер хорошо известный, но канувший в Лету идеологический контроль.

Наряду с этим тогда же существовали тенденции, которые были попыткой компенсировать бессилие официальной идеологии по отношению к литературе семидесятых годов, содержавшей критику, русофильскими, консервативно-националистическими мотивами. Эти стремления появились как реакция на внешнюю видимость идеологических решений того времени и, по всей вероятности, были связаны с событиями в ЧССР в 1968 году, с событиями в Польше в начале восьмидесятых годов, а также с процессами, имевшими место у нерусских народов СССР.

Попытка изменений сверху

Горбачев пришел к власти в начале 1985 года, в ситуации, когда в стране было накоплено множество десятилетиями не решенных проблем, в том числе о области культуры. Решение открыть дорогу гласности еще не было принято, а судя по звучавшему в средствах массовой информации партийному жаргону все предвещало скорее новые ограничения и запреты, а не перемены. Понятие «перестройка», которое постоянно сопровождало разные пропагандистские кампании уже со второй половины двадцатых годов и означало повышение эффективности в экономике, и на этот раз не сулило доброго. Все ожидали решительных действий в сфере народного хозяйства и технического перевооружения без какой бы то ни было свободы в области культуры и без надежд на улучшение материального положения.

Почти одновременно с этим появились некоторые признаки перемен, которые разбудили первые надежды, но эти нерешительные перемены были столь противоречивыми, что нисколько не могли приглушить ставший привычным скептицизм и царившее повсеместно неверие в их длительность и основательность. Тогда по телевидению все чаще стали показывать интересные фильмы, что было делом непривычным. Но вместо того, чтобы действительно стимулировать первые шаги в сторону обновления, демонстрация фильмов, долгое время бывших под запретом или в свое время изъятых, не могла смягчающим образом повлиять на позицию большинства интеллектуалов и вызвать у них ожидаемую реакцию: этого было слишком мало. Однако решающим образом повлияло здесь и то, что тогда же (особенно под влиянием празднования сорокового юбилея «победы над фашизмом») была выпущена пропагандистская обойма в духе старой школы, а хвалебные гимны звучали рядом с грубыми нападками на авангардизм. Неясность эстетических и идеологических тенденций усиливала у многих убеждение в том, что и теперь ничего не изменится, что дозволенным новшествам, в области идеологии в первую очередь, не суждено долго продержаться. Этот скептицизм, имевший место в тот период, полностью оправдал себя, если речь идет об общественно-экономическом положении, но в области идеологии, как впоследствии оказалось, предчувствия скептиков не оправдались. Конечно, и сегодня нет верных оснований для оптимизма относительно того, насколько прочна идеологическая гласность. Мы ведь знаем, что назначение Кравченко на должность председателя Государственного комитета по радиовещанию и телевидению (Гостелерадио) в декабре 1990 года означало то, что отныне по крайней мере часть передаваемой по телевидению информации снова будет контролироваться в том смысле, чтобы в эфире преобладали передачи более легкого содержания, хотя интервенция советских войск в Прибалтике и кризис в Персидском заливе должны были бы склонить телевидение к предоставлению широкой информации и организации дискуссий на важнейшие темы. С апреля 1991 года возникло, однако, как результат противостояния отдельных советских республик и центральной власти, собственное телевидение РСФСР, которое не подчиняется Кравченко и дает повод к осторожным надеждам на лучшее.

Вернемся все же к ситуации 1985-1986 года.

Когда Горбачев во время поездок по стране и в многочисленных выступлениях изо всех сил старался воодушевить массы, интеллектуалы застыли в безмолвии и ожидании. Организаторы больших творческих союзов внешне казались активными и занятыми делом, но подарки сверху были по большей мере двусмысленными, опосредованными и в количественном отношении ничего не значившими, чтобы увлечь за собой все население.

Десятилетиями подрываемое доверие к любым формам жизни, регламентируемым государством, не могло снова быть восстановлено в столь короткое время. Вера в идею социализма перестала быть жизнеспособной, а большинство ее поборников уже с начала семидесятых годов по большей части были нс убежденными, вызывающими доверие людьми, а циниками. Горбачевская попытка оживить веру в социализм расценивалась как с давних пор знакомая риторика.

Попытка изменений сверху и снизу

В этих обстоятельствах летом 1986 года произошел беспрецедентный в советской истории случай: на высшем уровне было решено, что преобразование общества и экономики невозможно без гласности в области культуры. Этому решению сопутствовал замысел, согласно которому средства массовой информации должны были выполнять ту же функцию контроля, какая в демократических странах приходится на долю оппозиции или на ряд политических партий. Таким образом, попытка реформировать общество была задумана совсем иначе, нежели в 1956 году. Культуре с самого начала предназначалась центральная, наиболее ответственная роль среди прочих направлений общественной жизни. Ожидалось, что ее живость и многообразие смогут мобилизовать людей, вызвать у них желание действовать в ожидаемом направлении. Потому важно было довести до них беспощадную правду обо всем, что касалось полностью разрушенного общества, его настоящего и будущего.

Неудивительно поэтому, что именно писатели сыграли важную роль в первый период начавшегося процесса перемен. Когда в декабре 1985 года на одном из заседаний их союза смогли прозвучать такие доклады, которые ранее были бы категорически запрещены, то тогда же появились писатели, которые потребовали опубликовать многочисленные произведения, преданные проклятью или изданные не полностью, а также вернуть русской литературе добрые имена своих коллег. Благодаря этим предложениям история русской и советской культуры должна была наконец стать доступной современности и широкому кругу читателей. Реорганизация литературных редакций, в том числе изменение их персонального состава и образование новых руководящих органов Союза писателей были первой реакцией, вскоре приведшей к оживлению общественной жизни.

Неверно было бы, однако, предполагать, что противники заново возрождающейся советской литературы и критического пересмотра ее истории, недовольные существенно изменившимся положением в сфере официальной жизни, будет совершенно пассивно наблюдать все это, хотя и они - как и «разрушители» -прежде всего занимали позицию скептических оппонентов, не веривших ни в какую возможность реформирования страны.

Когда оно все же началось, они испугались не только за свою репутацию непреклонных защитников «старой правды», но также опасались утратить влияние в аппарате и предоставленные им ранее привилегии. Оправдывая свои действия - в противоположность тому, как это было ранее - «ретрограды» ссылались скорее нс на дискредитировавшую себя идеологию, верность которой вот уже давно была внешним прикрытием их цинизма, а на «новые», то есть проверенные историей «старые ценности». В этом плане знаменателен тот факт, что русофилы или неославянофилы, которые заявили о себе в Союзе писателей, Союзе художников и т. п. союзах, а также в