Новые записки психиатра, или Барбухайка, на выезд! - Максим Малявин

— Будет рыпаться — придушат! — охотно пояснила теща.

— А-а, это дело, — обрадовался тесть и подошел поближе, чтобы не упустить момент.

Тут пациент начал шевелиться и открыл глаза. И первое, что он увидел, — существо в белом и с веревкой в руках. Проведя дифференциальную визуальную диагностику (крыльев и нимба нет, плюс небритость, плюс фонендоскоп и рукоять молоточка из нагрудного кармана), он скосил глаза на руки существа и спросил:

— Доктор, а зачем вам веревка?

— Вы понимаете, — начал врач, но тесть не дал ему договорить.

— Та, на которой ты вешался, слабой оказалась! — радостно изрек он. — Мы тут с доктором договорились за пузырь, чтобы он дело до конца довел!

Доктор, не ожидавший от деда такой тирады, сделал было шаг к страдальцу, чтобы все ему объяснить. Зря он это. Лицо пациента исказил животный ужас. Он и рад бы был дернуть прочь с низкого старта, да вот беда — после повешения тело его не слушалось. Не считая дыхательной мускулатуры и мимических мышц, шевелились только большие и указательные пальцы рук. ВОТ НА ЭТИХ-ТО ПАЛЬЦАХ ОН И ПОПЫТАЛСЯ УДРАТЬ.

Мама приводила взрослую дочь с анорексией. При росте в 172 сантиметра вес — тридцать девять (!!!) килограммов. Тут пока не до психиатров, пусть сначала другие специалисты спасут ее от надвигающейся смерти. Вызвал транспортировку и с соответствующим заключением отправил в реанимацию. Дай бог, чтобы выжила, а там уже и мы ею займемся.

Относительно родственников можно сказать многое. И надо это именно сказать, потому что напечатать это невозможно.

© Альберт Эйнштейн

(ну, на самом-то деле Роберт Асприн)

Как показывает психиатрическая практика, родственники пациентов — это не только источник объективной информации о больном и жалоб в инстанции. Они многогранны и неисчерпаемы, как вселенная, они неописуемы и неуловимы, как бозоны Хиггса,[58]они непостижимы, как русская душа для иностранца. И тот факт, что отдельные их представители не попали под наблюдение психиатра сами, — это скорее наше упущение, чем их личная заслуга.

Обращалась как-то к Оксане Владимировне девушка. Не за себя радела, за свою бабушку. Та на старости лет стала забывчивой, не раз терялась на улице, выйдя погулять, временами не узнавала дочь и внучку, а порой могла и туалет в квартире не найти — словом, классическая картина деменции. От предложенной доктором схемы лечения девушка отказалась — мол, что вы, бабульку спасет только прямое переливание мозга, а мне бы просто ее на месяц-другой пристроить в геронтологическое отделение, а то уход требует сил и времени, а дел много. Отчего бы нет — положили, полечили, подкормили — геронтологическое отделение свою работу знает хорошо. Память, как и следовало ожидать, не особо улучшилась, но бабушка посвежела, стала спокойнее, простыни на узкие тесемочки драть перестала.

Прошло несколько месяцев, и девушка вновь пришла к Оксане Владимировне на прием. На сей раз одна. Папочка с бумагами в руках и авансом поджатые губы наводили на мысль, что человек пришел требовать непотребного. Так, собственно, и произошло.

— Мне нужна справка, что бабушка дееспособна, — с порога выпалила дама.

— Позвольте, — удивилась доктор, — а разве не она у вас не узнает родных, не находит туалета, убегает из дома?

— Так ведь это не всегда! Иногда она прямо как нормальная, словно прояснение на нее находит.

— Согласна, именно так сосудистая деменция и течет: волнообразно, со светлыми окнами и ухудшениями.

— Вот-вот, у нее сейчас как раз такое светлое окно, и мне срочно нужна справка, что она дееспособна.

— Отчего же такая спешка?

— Нам надо продать ее квартиру и объединить жилплощадь. А нотариус такой вредный, как стал задавать бабульке каверзные вопросы — какое число сегодня, да какой месяц, да какой год! Весна или лето? А та возьми и ляпни, что осень! Семьдесят пятого года! И что ей — двадцать пять. И все, отправили к вам. А нам надо срочно все документы сделать, иначе хорошая сделка сорвется.

— Нотариус совершенно справедливо засомневался, поэтому быстро не получится никак, да и вопрос с дееспособностью бабушки не вызывает сомнений, но совсем не в том ключе…

— Вы хотите сказать, что не пойдете мне навстречу?

— Я хочу сказать, что вопрос о дееспособности бабушки — экспертный, но ответ эксперта вас вряд ли порадует.

— То есть вы не хотите мне помочь?

— Хочу, но так, чтобы по закону. И по сути дела тоже. Ведь вы, к примеру, не можете быть слегка беременной именно в те моменты, когда вам удобно.

— Ну, отчего же! Сегодня беременная, завтра аборт, послезавтра снова залетела.

— Надо же, какая активная жизненная позиция! Хорошо, а когда вы придете в следующий раз класть бабушку в геронтологическое отделение, она у вас снова будет недееспособной и слабоумной?

— Ну конечно же! — На Оксану посмотрели так, словно слабоумие заразно, и она только что эту инфекцию подхватила. — Иначе с чего бы мне ее сдавать?

— Какая интересная получается у вашей бабушки дееспособность! — восхитилась Оксана Владимировна. — И, что важно, выгодная. А на момент получения пенсии какой будем ее считать?

— Ну-у, — задумалась девушка. Процесс прорабатывания ситуации был ощутим почти физически. — А! Вот! Ведь за месяц состояние может меняться — ну, там, фазы луны, магнитные бури, артериальное давление… Но обязательно будет светлое окно. Вот тогда-то и можно будет идти с ней и получать пенсию. Так что вы справку правильно напишите, ладно?

— Ну вот что, — резюмировала доктор, — только врожденная интеллигентность и страшной силы душевная доброта не позволяют мне послать вас дальше кабинета судебно-психиатрической экспертизы. Но и ближе тоже никак не получится.

Завели на даче живность, теперь невольно постигаем тонкости зоопсихологии. И психопатологии, уже обнаружились курица-психопатка, утка-дебилка и гусь-нарцисс. И только кролики удивительно милы.

Спроси меня: за что казнили гения?

За что пророк по шее получил?

Зачем прогресс дорос до изумления,

Но ничему людей не научил?

© Михаил Щербаков

Вопросы. Пациенты задают их постоянно. Самые разные. Многие из них привычны, а ответы на них не менее предсказуемы и типичны, чем коленный рефлекс. Или кремастерный[59]— до чего дотянешься. Абсолютным лидером в любом отделении (кроме отделения неврозов) всегда был вопрос: «Когда меня выпишут?» Много вопросов задается о причинах болезни и о том, сколько она продлится и чего от нее можно ожидать. А порой бывают сногсшибательные вопросы, просто из главного калибра и в упор. На такие шаблонных ответов не бывает, спасает только искусство импровизации.