Вкус одержимости - Елена Лабрус

— Для меня это тоже был первый раз, — он заглянул под простыню. Исключительно по-деловому. Хотя от меня и не осталось незамеченным, как его глаза скользнули по моему обнажённому бедру. — Крови не было?

— Нет, — я напряглась. — Это действительно нормально?

— Ну, сдерживать себя было трудно, а ты, — он подпёр голову рукой и теперь смотрел так, что я покрылась мурашками, но при этом говорил сухо, словно лекцию студентам читал, — ты оказалась куда горячей, чем я мог представить.

— Я сейчас чувствую себя плитой, что с успехом прошла нагревательные испытания и оказалась куда горячей, чем заявлено производителем.

— До плиты тебе, конечно, ещё далеко. Так, нагревательный элемент, конфорка. Но согласно статистике и последним исследованиям кровь при первом половом акте бывает лишь у небольшого числа…

Он задумался.

— Пользовательниц, видимо, — подсказала я нужное слово.

— Ну пусть так, — усмехнулся он. — Знания женской анатомии в последние годы значительно продвинулись вперёд. Например, сейчас известно, что клитор и пенис имеют единых предков. Они оба развиваются из полового бугорка, лабиоскротальных валиков и урогенитального синуса.

— Дяденька, это вы сейчас с кем разговариваете? — не удержалась я, многозначительно посмотрев по сторонам.

Он усмехнулся невесело, но не замолчал. Видимо, повысить моё культурное развитие, обогатив его сексуальным просвещением входило в прейскурант.

— Клитор — гомолог полового члена.  

Гомолог. Хм. Ну-ну.

— Угу, — кивнула я.

— Но про пенис написаны библиотеки, пенисами изрисованы стены всех городов мира, мы знаем про пенис больше, чем про все другие человеческие органы. А про клитор? Что это бугорок удовольствия? А ведь он не бугорок, он полноценный орган, как показали МРТ и 3D-снимки. И его единственная функция — удовольствие. Все пресловутые точки «G» и вагинальный оргазм — всё это тоже клитор. В общем, женская сексуальность — это куда важнее и куда масштабнее, чем репродуктивные функции. Вот что я хотел сказать.

— То есть получать удовольствие от секса для женщины не менее важно, чем рожать детей?

— Намного важнее, — кивнул он. — Так создано природой. Хотя веками нам усиленно навязывались совсем другие догмы, и женская сексуальность тонула под грузом этих истин, где женщине вменялась лишь одна функция — продолжение рода, а получать удовольствие и хотеть его получать — считалось постыдным.

— А девственность?

— Очень условна. И это тоже миф. Особенно, что должно быть очень больно, обязательна кровь во время первого секса и нельзя получить удовольствие.

Я густо покраснела. Да, черт побери, моё сексуальное воспитание как раз и состояло из этих мифов.

— Девственная плева, или, как сейчас предлагается говорить, вагинальная корона — это эластичная складка, прикрывающая вход во влагалище. Складка, не плёнка. И во время проникающего секса половой член, палец или любой другой предмет растягивает её вместе с влагалищем и «подстраивается» под вкусы владелицы. В общем, много лубриканта или собственной смазки, сильное возбуждение, аккуратность партнёра — и всё негативное можно свести к минимуму.

 — Поздравляю, господин Арье, — не удержалась я от сарказма. — Теперь из разряда теоретиков вы перешли в разряд гуру дефлорации. Можете написать научную работу или даже защитить диссертацию на эту тему, — сдёрнула я с него простынь и встала, придерживая её на груди.

Бесчувственный, самовлюблённый болван!

 — Я уже могу идти? А то мне бы пописать после вашей качественной дефлорации. Но я очень рада, что вошла в те сколько-то там процентов, что лишаются девственности без крови. Ну и, конечно, что мне попался настоящий мастер, — склонилась я в реверансе.

— Кстати, — равнодушно потянулся он за телефоном. — Я же вам кое-что должен, ассистентка Тальникова. И, возможно, даже упомяну вас в своей научной работе.

— Ах, не стоит. Обойдусь, — смотрела я, как он тыкает в телефон, — без столь сомнительной славы.

— О, да. Войти в анналы сайта «Первая ночь» куда почётнее, — вернул он свой гаджет на место и посмотрел на меня. Зло, в упор, но так, что у меня волосы по всему телу встали дыбом. Я забыла куда шла, что хотела сказать, и как ему ответить. У меня всё вылетело из головы от его потемневшего взгляда.

— Ты не сме… Я… — не находила я слов, чувствуя, как возмущённо вздымается грудь.

Но он оказался быстрее, чем моя мысль. Прежде чем слова успели сорваться с губ, их накрыли его горячие губы.

— Конечно, смею, — буквально сгрёб он меня в охапку, содрав чёртову простынь.

— Алан, — выдохнула я, едва справляясь с дыханием, оказавшись спиной на кровати.

Он был так близко. И он всё ещё пах мной. Я пахла им. Его тело вызывало во мне дрожь. Его губы — трепет. А его требовательная рука, что стиснула мою грудь, играя с соском, распаляла. Я едва сдержала стон.

Чёрт побери! Меня дефлорировали так, что я теперь маньячка секса.

Я хочу его. Снова.

Вот только насколько он был нежен, точен и сдержан вчера, насколько сегодня его словно подменили.

— Сказать, что я люблю тебя? — усмехнулась я, глядя в его потемневшие глаза.

— Нет, ты мне больше ничего не должна, — не остался он в долгу, усмехнувшись уголками губ и… остановился.

Он дышал тяжело и часто, не сводя с меня глаз. Я боялась дышать, глядя на него. И эти несколько секунд, что сражались наши взгляды, показались мне вечностью. Вечностью, что решала — разверзнется ли между нами пропасть, он оттолкнёт меня и уйдёт. Или…

Не знаю, что происходило в его душе и голове в эти бесконечные секунды.

Но они прошли, когда он почти взвыл и впился в мои губы поцелуем.

А я с облегчением выдохнула: да! Как же я люблю тебя, сволочь!

В этом сплетении рук, ног, тел, в страстном соитии, оголившим чувства, как провода под напряжением, он подчинял меня, принуждал, но словно боролся сам с собой.

Вдавливая меня в матрас своим телом, сминая грудь, терзая кожу щетиной, целовал, покусывал и облизывал, словно собрался съесть. В этот странном огненном сумасшедшем танце на углях я возбудилась так, что позабыла всякий стыд.

— А-А-А! — орала я в голос, выгибаясь. Подчиняясь его языку, его пальцам, доводящим меня до исступления. Повинуясь Его Величество Члену, что врывался в меня снова и снова. Он то ли пытал меня, то ли уносил в стратосферу, где в конце концов они остались только вдвоём — его двадцать с лишним сантиметров чистого удовольствия и мои лёгкие, уставшие выкрикивать его имя.

— А-Алан! Чёрт! Твою мать! Боже! Я люблю тебя! — дёрнулась я как от удара электрического тока. И меня всё ещё трясло, когда он прижал меня к себе, и его тело тоже содрогнулось в конвульсиях.