Лепестки камелии - Мария Сакрытина

— Не смей. Не смей говорить со мной, смотреть на меня. Не смей. Больше. Никогда.

Он, конечно, плевать хотел на мои приказы — и отчаянно смотрел на меня, всё ещё пытаясь что-то сказать.

Я бросила ему один из кинжалов и встала.

Очень сложно было уйти не обернувшись, особенно, когда он звал мне вслед:

— Гос-по-жа… Гос-по!..

Я глотала слёзы и скалилась от гнева. Снова так сложно было дышать, а мир вокруг дрожал.

Потом среди тёмной листвы мелькнул белый лисий хвост. Я вздрогнула было, но это оказался лисёнок. Он серьёзно посмотрел на меня, потом кивнул — мой, идём.

Я шла за ним всю ночь. Спотыкаясь, словно в бреду, царапалась о ветки, но шла.

К утру мы выбрались на луг, к широкой дороге, и лисёнок исчез. Тявкнул что-то напоследок, а я устало кивнула.

На дороге тем временем показался богатый кортеж.

Я пошла к нему. Мне плевать было, чей он, лишь бы дойти.

Это на самом деле было очень сложно: идти. У меня в глазах стоял мрак, я шаталась и шла на одной лишь силе воли. Потому что если упаду, через меня скорее всего переступят или даже передут, а то и затопчут копытами.

Язык, на котором ко мне обратился капитан гвардейцев — кортеж сопровождал большой отряд — показался мне странным, но всё равно знакомым. Принц на нём тоже говорил, потому что я легко всё поняла и без запинки ответила:

— Я принц и наследник этой империи и королевства Рё-Ка. Кто здесь главный? Отведите меня к нему, я буду с ним говорить.

Большой дуростью было говорить о себе правду: я ведь уже убедилась, что принца в империи очень «любят».

Большой глупостью было что-то требовать от вооружённой охраны: они сидели на конях, красавцы такие, в ореоле утреннего света, кафтаны у них были алые, парчовые даже. Великолепны… И я — в кожаной куртке повстанца и дорожных одеждах, давно превратившихся в лохмотья. Вся в репьях, волосы паклей, усталая — натуральная побирушка. Ещё и голос охрип.

Я лишь постаралась смотреть на капитана так, словно если он не исполнит мой приказ, я тут же прикажу его обезглавить. И вообще я властелин мира, так что и речи ослушаться быть не может.

Вы уже наверняка поняли, кому принадлежал этот кортеж. Да, принц всё-таки добрался до своих невест.

Два гвардейца спешились и вместе с капитаном проводили меня к шатру королевы Рё-Ка.

Мне, конечно, не объяснили, что это королева. Никакого почтения мне тоже не выразили. А если и выразили, то я его не заметила.

Меня просто ввели в шатёр, точнее, в повозку… Точнее, шатёр на повозке, что-то в этом роде.

Я помню, как хваталась за плечи гвардейцев, чтобы не упасть. Не думаю, что это повозка так тряслась, она, кажется, вообще стояла. А может, и шатёр был на земле — я плохо помню.

Гвардейцы терпели, а наряженные девушки — пятеро, вроде бы — смотрели на меня с любопытством и отвращением. Я бросила на них один-единственный взгляд, пытаясь сообразить, зачем меня к ним привели. Главный — он же должен быть мужчина, разве нет?

Потом одна из них вдруг вспорхнула с кушетки и бросилась ко мне.

Она пахла пачули и бергамотом, и в волосах её звенели серебряные бубенцы — вот и всё, что я запомнила.

А ещё голос — тихий, испуганный, полный слёз:

— Ичи, Ичи, Ичи…

Она повторяла это, а до меня не сразу дошло, что она зовёт принца по имени. И каким-то чудом, дурея от запаха её духов и слабости, я прохрипела:

— Мама…

Она всхлипнула и обняла меня крепче. Зашептала на ухо:

— Я убью его. Я убью твоего отца, как он посмел?..

— Не надо, — прошептала я, не совсем понимая, это ещё явь или уже сон. — Не надо, я сам…

А потом всё-таки потеряла сознание.

Чудесно, наверное, выглядел принц — когда упал на руки матери на глазах невест. Жених хоть куда!

Раньше, когда я представляла встречу с королевой Рё-Ка, то чаще всего видела в своём воображении, как она бросает на принца взгляд и кричит: «Обманщик! Это не мой сын!» И меня волокут на плаху.

Она же мать, думала я. Она всё поймёт. Она же так любит своего Ичи…

Я не учла, что именно эта любовь застит королеве глаза. Она давно не видела сына и нарисовала в голове его образ — идеальный, но не настоящий. Удивительно, но я в теле принца, похоже, соответствую этому образу. Я смотрю дерзко — и ей нравится. Я говорю то, что вряд ли сказал бы её Ичи — и она улыбается. Она признаёт, что её сын изменился — как признал и император. Но в лучшую сторону, а значит, всё хорошо.

Если честно, её куда сильнее волнует, хорошо ли я выспалась и сытно ли поела, не болит ли у меня голова и не ноет ли грудь — у Ичи часто раньше ныла грудь. Ну ещё бы!

А я — уже после того, как пришла в себя в постели (так и не скажешь, что походная), в роскошном шатре, полном слуг — я смотрела на королеву, которая всячески старалась мне угодить. По-простому, как матери это делают — подушку приподнять, покрывало подоткнуть. И знаете… За мной здесь никто не ухаживал… Не по приказу я имею в виду. Всем было бы плевать, потеряй вдруг принц свой титул.

Королева любит сына — а значит, теперь и меня. Не знаю, как это описать, но… Мне кажется, в прошлой жизни с родителями у меня были проблемы, потому что психа-императора я… ну, нормально приняла. А любящая мать оказалась в новинку.

Дорогой император, если вы расшифровали эти записки и читаете их сейчас, знайте: вы псих и мизинца своей бывшей супруги не стоите.

И мне очень, очень больно от того, что однажды она может узнать, что её настоящий сын на самом деле мёртв, а я просто самозванка в теле принца.

Я постараюсь, чтобы этого не случилось как можно дольше.

Невест я пока не видела: за мной ухаживают слуги и мать. Мама?.. Сейчас я пишу это в кровати. Повозка катится, но легко, хотя буквы иногда прыгают и пару клякс я поставила. Или это от слёз?

Ванхи пришёл ко мне вскоре — так радовался, бедняга. Весь поцарапанный, испуганный, чуть навзрыд не рыдал. Говорил, что это чудо и он уже не чаял увидеть своего господина.

Меня спросили, конечно, как я сбежала от Плащей. Всех же, считай, убили.

Я обронила, что прикончила охранников и ушла из лагеря незамеченной. Погони не видела. А что, она была?

Наверное, нет — кто-нибудь из слуг проговорился бы, если бы они видели, как горел лес. А они должны были видеть, пламя ведь было таким ярким!..

Но нет, всех устроил такой ответ, только мать целовала мне исцарапанные руки и причитала, что Ичи же такой мягкий, ах, как сложно ему было, наверное, убить.

Сложно… Я даже ничего не почувствовала.

Этот мир уже изменил меня, а я даже не заметила.