Жертвы дракона. На озере Лоч - Владимир Тан-Богораз

В кибитке слабо горела плошка, налитая жиром. Ибо потомки солнца не спали в темноте. Юный князь спал один в палатке, в знак своего высокого сана.

Он лежал на овечьих шкурах совершенно нагой, прикрытый до пояса пёстрой тканью, с каймой и кистями. Его богатырская грудь светилась белизною, как будто резная из кости, и золотые кудри разметались на чёрной, блестящей овчине. Низея смело подошла и подняла нож, потом ещё раз посмотрела на его прекрасное лицо. Он вздохнул, и губы его слегка раскрылись. Они были похожи на крупный пурпурный цветок. И не ударить хотелось Низее, а смотреть без конца на милого бога, насытить навеки глаза его солнечной красой и вместе с богом стать богиней, дочерью солнца, белой лурской девой, счастливой и сильной.

Аслан ещё раз вздохнул и широко усмехнулся.

– Эх, застряла, – сказал он отчётливо.

Он видел во сне реку Адара и брод и застрявшую телегу. Быть может, яркая память Низеи и жадные мысли её навеяли на него призрак этой картины, общей для них обоих.

И вдруг у Низеи не хватило воздуха в груди. Она бросила нож, схватилась рукой за шею и поймала какую-то петлю или змею с холодным чешуйчатым телом. Это была только нитка кораллов, которая завилась неловко и колола ей шею своими неровными зёрнами. Она дёрнула, и кораллы разорвались. Красные зёрна посыпались прямо на Аслана. Два алых зёрнышка задержались на белой груди, как капельки крови.

– Кто тут? – спросил Аслан спросонья и открыл на минуту глаза.

Низея стояла на месте, как будто из камня, и глядела ему в самую душу своим острым и тёмным взглядом. Глаза у Аслана были большие, синие и заволочённые сонной дымкой, как небо заволакивается лёгким белым туманом.

– Засни, засни!..

Всю свою силу она вложила в этот безмолвный приказ.

И глаза Аслана закрылись, голова опять опустилась на тёмную овчину. В руках у Низеи ещё оставалась нитка кораллов, разорванная надвое. Она отделила одну половину, положила её тихонько на овчину рядом с юношей, взяла свой нож и вышла из кибитки.

Через минуту она снова стояла перед Мезой.

– Вот твой нож, – шепнула она. – Я не убила.

Меза лежал на спине и молчал, и смотрел на неё широко открытыми глазами, так же точно, как князь Аслан за минуту перед этим.

– Ты, если хочешь, убей меня, – сказала Низея.

Меза молчал. Низея нагнулась ниже. Его глаза были тоже заволочены дымкой, как у юного Аслана, но то не была лёгкая дымка сна. То была пелена смерти, холодная, как лёд, и серая, как пепел, и прочная, как вечность.

С раннего утра Луры стали собираться на приступ. Они решили во что бы то ни стало сегодня захватить это колючее осиное гнездо. Стрелы Селонов, обмазанные ядом, приводили их в бешенство. Они хотели растоптать их, как змей, своими боевыми сапогами, вырвать у них отравленные зубы и сжечь их приют и пепел развеять по ветру.

На этот раз, наученные прежним опытом, они готовились серьёзнее. Из длинных брёвен они сколотили огромную раму и наполнили её связками тростника, туго сплочёнными вместе. На эту основу Луры поставили щит, высокий и квадратный, в защиту от вражеских стрел и даже устроили лёгкий навес – против выстрелов сверху. Вышла плавучая крепость, Гуляй-Городок, вместо колёс поставленный на плавучие брёвна. Около сотни отборных воинов забрались под навес со страшными длинными луками, с баграми и лестницами, с метательными копьями и факелами для поджогов, намазанными густо смолой. Но бронзовый панцирь Уде-Со-Знаменем снял и оставил в кибитке. Другие сделали то же. Тяжёлые панцири были бы опасны для битвы над водой.

Князь Аслан проснулся ещё на рассвете, но несколько минут оставался на постели с закрытыми глазами. Он силился припомнить сон, странный и прекрасный. Ему снилось, что он переводил телегу вброд через реку Адара, телега застряла, буйволы пятятся и воротят в сторону. «Эх, застряла», – говорит он с шутливой досадой.

«Что было дальше?» – спрашивал он себя. Дальше явилась русалка из тёмной воды, речная богиня, с пышными кудрями, взбитыми, как облако, с огромными чёрными глазами. Эти глаза смотрели ему прямо в душу. А на смуглой груди лежала нитка кораллов, странных, рогатых и алых, как отверделая кровь…

«Что было дальше?..» Юноша невольно вздохнул, открыл глаза и присел на постели. Он больше не мог ничего припомнить. И вдруг под руку ему попалось что-то твёрдое, холодное, нанизанное вместе, как зёрна. То были алые кораллы на крепкой вощёной нитке. Нитка была оборвана, и кораллы рассыпались. Они были странные, рогатые, холодные на ощупь. Юноша схватил их пальцами, дрожащими от жадности. Эти кораллы носила ночная богиня. Она приходила к нему в сонной мечте и оставила ему таинственный залог. Князь Аслан ничуть не удивился. Он верил, что люди могут жить во сне совсем, как наяву, охотиться, сражаться, беседовать с людьми из иных миров, загробных и надзвёздных, и также с духами.

Он весь наполнился бодростью и свежей силой. У него была богиня-защитница из сонного мира, быть может, невеста. Она была у него ночью и оставила ему на память странные чётки из каменной крови, пол-ожерелья с прекрасной груди. Но она явится ещё раз и принесёт другую половину. И князь Аслан поспешно и искусно укрепил кораллы в своих золотых волосах, схватил копьё и побежал на плавучую крепость.

Высокий Гуляй-Город с помостом наверху тихо подвигался к широкому «Гнезду». Луры толкались шестами об дно. Селоны увидели щит и помост и сначала растерялись. Племена по Адаре и озёрам не знали осадных ухищрений восточного народа. Хенний и Калеб бросились внутрь, к святилищу племени, и вдруг отступили назад. Старый Дед сидел, как собака, на корточках перед запертой дверью и плакал беззвучными слезами. Он повернул лицо на шорох шагов, его слепые глаза покраснели от слёз. Им показалось, будто он плачет не слезами, а кровью.

– Что делать, Дед? – спросил неуверенно Хенний. – Они уж подходят…

– Молчи, – отозвался старик, – я знаю и вижу. Видеть хотел, теперь вижу и знаю…

– Селоны боятся, – вымолвил Хенний наивно и просто.

– Красная лошадь, – сказал старик, не слушая, – дом против дома, помост против помоста…

Белоголовый Дед видел духовными очами так же ясно, как они телесными.

– Скорее, – заговорил в свою очередь Калеб, – воины ждут.

– Дом против дома, – твердил старик, – красная лошадь…

И вдруг кивнул головой на чёрную дверь и глухо сказал:

– Покажите её Костяному.

Со стеснённым сердцем они вошли в святилище, взяли дрожащими руками костяного Предка и вынесли, и привязали на шест чудовищной длины и выставили его, как знамя, над соломенной кровлей. Чёрный, лоснящийся череп был обращён к врагам и смотрел пустыми глазами на красную лошадь Луров. И Селоны опять ободрились.

– Дом против дома, – шептали они, как молитву, – помост против помоста, и знамя против знамени…