Азъ есмь Софья. Царевна - Галина Гончарова

Хотя Алексей и без подсказок отлично справлялся. Умница…

* * *

Поль смотрел на парнишку, который стоял перед ним. Чистый выговор, улыбка, серьезные глаза… весь Азов знал, что такое царевичевы воспитанники. И даже чуть опасался их.

— Значит, хотите что‑то на моем корабле везти?

— Хотим. И надобно будет отвести под это две каюты.

— А что это — знать мне не надобно?

— Многие знания — многие горести, — выговор юнца был безупречен, ей — ей, не видя собеседника, Поль подумал бы, что перед ним соотечественник из провинции Коньяк, но и только‑то.

— А чем это может грозить моему кораблю?

Парень задумался на миг.

— Пожалуй что ничем. Это не принесет вреда судну. Но этот груз надобно будет доставить в целости и сохранности.

— Чем плох трюм?

— Крысами и сыростью.

В точку. Что было — то было.

— Я обязан подчиняться князю Ромодановскому.

— Но ведь лучше, когда человек понимает свою выгоду? — мальчишка глядел лукаво. — А ежели все будет исполнено хорошо — я обещаю обо всем рассказать царевичу. Полагаю, что его личная благодарность…

— Как же…

Мальчишка усмехнулся.

— Мсье Поль, принцы на Руси — и принцы в прекрасной Франции весьма разные. Когда вы познакомитесь с царевичем — вы сами поймете.

— Когда я… что?

— Государь обязательно прибудет в Азов. И пожелает проверить как все готово для перевозки груза. А потому — мне не хотелось бы его разочаровать.

А уж как Полю не хотелось!

Корабль предстояло вычистить от мачт до трюма, отмыть, переоборудовать пару кают…

— Когда это будет?

— Полагаю, что достаточно скоро. Месяц, возможно, два. Как только степь станет проходимой, к нам пожалуют гости.

— М — да…

— Мсье Поль, я не буду лезть вам под руку. Но мне хотелось бы помочь.

Боцман тяжело вздохнул. Да, этот юнец не лез нагло. Но непреклонности в его голосе хватило бы на десяток крепостных таранов.

— Что ж, пойдем… помощник. Зовут‑то тебя как?

— Петр. По — вашему — Пьер, наверное.

Петька, а это был именно он, улыбнулся уголками губ. Ни к чему давить, приказывать, ругаться, показывать свое превосходство. Вежливость и только вежливость.

Поль Мелье и сам отлично справится, недаром же Ромодановский его хвалит — и корабль у него вычищен, и команда сработалась, да и вообще — ему б не боцманом быть — капитаном. По уму и знаниям достоин, просто для Франции дворянством не вышел. Ну да на Руси оно куда как лучше обстоит. Царевич — по уму судит, не по чинам да званиям.

А он просто подскажет, как надо перевозить взрывчатку. И ни к чему Полю знать, что перевозят на его корабле. Вовсе даже ни к чему. Он уедет, а им на Руси жить…

Долго, конечно, шила им в мешке не потаить, но чем позже соседи о тайном оружии узнают, тем лучше для русских.

Но и до конца таить не удастся.

Им идти на Керчь, им драться с турками, пусть и одряхлевшими, но все равно зубастыми…

Что‑то ждет троянских коньков впереди?

* * *

Селим Гирей смотрел на своего брата Сулеймана.

— Значит, у нас теперь новый султан.

— Да, брат.

Поправлять калгу Селим не стал.

— Значит, весной нас ждет поход… куда?

— Сейчас взбунтовался Крит. И султан хочет окончательно бросить на колени венецианцев.

— Можем ли мы это себе позволить?

Селим Гирей знал ответ, но ему хотелось послушать и брата. И услышал он — отражения своих мыслей.

Степь стонет. Русские захватили Азов и рассылают отряды во все стороны. Освобождают рабов, вырезают селения, уводят в плен татар…

Это обязательно надо прекращать! Или хотя бы осадить Азов. Чтобы они оттуда не выбрались!

Селим Гирей понимал это. Только вот объяснить султану не смог бы…

Не прийти по его приказу?

Это самоубийство.

Пойти на Крит за султаном? Но тогда у него будут внутренние проблемы.

Селим Гирей вздохнул — и решился.

— Отпиши султану. Мы придем, как только разобьем русских свиней, засевших в его крепости. Или пусть он пришлет подмогу.

Он понимал, что султан может прогневаться. Но… разве у него был выбор? Врага нельзя оставлять за спиной.

А умного врага вообще нельзя оставлять в живых.

* * *

— Ванечка, взрослый ты стал.

Ваня Морозов с улыбкой смотрел на маму. Взрослый, да. А вот матушка ему теперь совсем иной кажется. И искорки веселые в глазах посверкивают, и во вдовьем уборе кое‑что новое появилось. Вроде бы и черный он, и строгий. А все ж есть возможность носить его красиво. Он знает, на девчонках в царевичевой школе еще и не то показывали.

— Правильно, матушка. А потому тебе бы еще одного ребенка завести. А лучше двух?

— Стара я уже, сынок.

— Да неужто и Матвей так думает?

Ваня смотрел подчеркнуто невинными глазами. Можно подумать, шило в мешке спрячешь! Да вся дворня знает! И он тоже знает, и не осуждает. Отец уж сколько лет тому умер, да и до того лежал… матушке самой сильной стать пришлось, опереться не на кого было. А сейчас она себе чуть волю дала. И то — не по блуду. Просто полюбила.

Хотя Аввакум и ругается. Нечего, мол, втайне грешить! Жениться надобно!

Но покамест Феодосия тянула с этим решением.

— Сейчас не о том речь, — матушка, хоть и пыталась казаться строгой, но предательский румянец сводил все впечатление на нет.

— А о чем, матушка?

— Жениться тебе пора.

Ваня внутренне подобрался. Да, чего‑то подобного он и ждал. Но — не хотел. На всю Русь святую, православную, была только одна женщина, которую он хотел бы назвать своей женою.

Царевна Софья.

Только вот пока за него царевну не отдадут. И просить не стоит, только что в ссылке окажешься. А вот как матери об этом сказать…?

— Мам…

— Завтра же могу тебе десяток невест показать. И все счастливы с нами породниться будут.

— Я…

— Ты не хочешь. — Феодосия смотрела серьезно. — Ты, как и я. Я ведь твоего отца любила. Не потому за Матвея замуж не иду, что сладко в грехе жить. Боюсь я, что все между нами — мара, морок туманный. Проснуться боюсь, взглянуть — и разлюбить. Как тогда мужу в глаза смотреть буду?