Рыжий, хмурый и влюбленный - Светлана Багдерина

– …утром они могли перелететь на наши поля…

– …и тогда погиб бы труд всего лета…

– …а мы пошли бы по миру…

– …но мы молились тебе, и принесли в жертву петуха…

– …а ночью молния ударила в сухостоину в роще…

– …и вся роща сгорела…

– …и саранча с ней…

– …а помнишь…

– …а помнишь…

– …а однажды…

– …а когда-то…

Один за другим и все вместе, то дополняя, то перебивая друг друга, тени шептали, говорили, кричали о том, что произошло десять, сто, триста, пятьсот лет назад, и голова строптивого бога поднималась всё выше и выше, а глаза начинали подозрительно блестеть.

– Они узнают его?..

– Они говорят?..

– А разве они могут?..

– А как же река Забвения?..

Изумлению злосчастных искателей Граупнера, позабывших свою беду под бесконечное перечисление дел сурового громовержца, не было предела. Но больше всех поражен – причем, в самое сердце – был Олаф. Его идеал, его идол, его божество, бесстрашный рубака, бесшабашный задира и бестрепетный храбрец оказался тайным покровителем каких-то земляных червей, позорящих имя настоящего отряга?!..

– Мьёлнир?.. Это правда?.. Они и вправду?.. Ты взаправду?.. – только и смог потерянно, жалко выговаривать он, не в силах даже начать формулировать страшное обвинение дважды поверженному у него на глазах кумиру.

– Да, – гордо распрямился и кивнул сын Рагнарока.

– Мьёлнир… Но это же… они же… они же простые крестьяне!!!..

– А ты – простой дурак!!! – неожиданно рявкнул бог, и сын конунга отшатнулся, споткнулся и хлопнулся задом на обломок кирпича.

Лукоморцы и маг с трудом оторвали глаза от душ, подошедших почти вплотную, но не касающихся зловеще поблескивающих черных прутьев, окинули взглядом ставший им тюрьмой мертвый город, и ахнули. Со всех сторон, насколько хватало глаз, к месту их заключения устремлялись безучастные ранее обитатели Хела.

– Их тысячи… сотни тысяч… – с благоговением прошептала Серафима. – Или даже миллион…

А голоса из-за решетки тем временем становились все громче и громче, бестелесная масса увеличивалась, росла, напирала…

– Не приближайтесь к решеткам! – вскочил бог, оборвав было робко умолкших призраков, но через секунду шорох потусторонних голосов, то усиливавшийся, то затихающий, как шум набегающей на берег волны, всколыхнулся.

– …не волнуйся, Мьёлнир…

– …это всего лишь пустота…

– …как пуста комната…

– …или кувшин…

– …или голова…

– …а пустоту в горшке ли…

– …в комнате ли…

– …и даже в голове…

– …всегда можно заполнить…

– Но как?!..

– …просто…

– …просто…

– …просто…

– …просто…

Колышущаяся стена призрачных тел вдруг дрогнула, подалась вперед… И один за другим тени давно забытых земледельцев, тех, кого надменные работники меча и топора считали немногим выше кротов и жужелиц, с кроткими улыбками на усталых лицах объяли злобно поблескивающие осколки вечной пустоты.

– Нет!!! Не делайте этого!!! Не надо!!! Не надо!!! Прошу!!!..

– …Мьёлнир…

– …пустяки…

– …ты помог нам…

– …а теперь мы можем помочь тебе…

– …это – наша благодарность…

– …наше спасибо…

– …ведь больше мы ничего не можем для тебя сделать…

– …а ты живи…

– …помогай нашим детям…

– …и внукам…

– …и правнукам…

– …им ведь так нужен дождь в засуху…

– …и снег в морозы…

– …и кто-то, кто смотрит на тебя сверху…

– …и кому не всё равно, сожрет ли твои посевы саранча…

– …прощай, Мьёлнир…

– …прощай…

– …прощай…

– …прощай…

Словно объятый безумием, как раненый лев, Мьёлнир рычал и метался вдоль прутьев клетки, будто желая одной силой воли и мысли разорвать их, схватить тех, ради которых он жил, остановить, уберечь, спасти!.. Но каждый раз, когда руки его приближались к зловеще сияющим мраком и смертью решеткам, что-то останавливало его, и он, отпрянув, кидался к противоположной стенке, и всё начиналось сначала.

Тихо шелестя слова благодарности и прощания, безымянные тени безвестных людей десятками, сотнями и тысячами безмятежно уходили в сочную тьму, словно в открытые двери, исчезая, улетучиваясь, растворяясь там навсегда, и злобно щерящаяся ядовитым блеском пустота медленно тускнела, меркла и бледнела…

Под конец громовержец уже не бросался от решетки к решетке, но неподвижно стоял посредине, провожая взглядом уходящие в холодное небытие души тех, кто любил его, и кого любил он.

Десятки…

Сотни…

Тысячи незаметных людей, для которых он был единственным небесным защитником и радетелем …

Десятки тысяч людей, ради которых он жил, и ради которых должен остаться жить.

Сотни тысяч таких разных и таких одинаковых в своем порыве душ с последней улыбкой своему богу навечно вошли в зияющую пустоту, по доброй воле оставив после себя лишь короткую вспышку да память…

И Гуннингап сдался.

Решетки, потерявшие блеск и ауру опасного зла, вдруг покачнулись, как травинки на ветру, стали на мгновение серой тенью… и пропали. Окруженные со всех сторон изрядно поредевшим сонмом призраков, неподвижно стояли люди и бог.

– Спасибо… – Мьёлнир первым нашел слова – единственное слово, которое он мог сейчас сказать, не опошлив, не приземлив, не спугнув всё прекрасное величие момента. – Спасибо… Спасибо… Спасибо…

Протянув руку словно для пожатия, сделал он шаг вперед, и остановился напротив бесцветной колышущейся под неосязаемым ветром толпы теней.

– Спасибо… – хрипло повторил он и мазнул утыканным заклепками наручем по глазам, царапая щеки, покрытые копотью Мусспельсхайма. – Клянусь… Я… сделаю всё, что в моих силах… чтобы надрать задницу этому ублюдку Падрэгу и его сброду… И я обещаю… что буду заботиться и беречь ваших детей и внуков… как берег вас.

– …удачи тебе, Мьёлнир…

– …успехов…