Девушка из Уидоу-Хиллз - Меган Миранда

Я хорошо помнила снимки в газетах и интервью. Бледно-желтый дом с коричневатой отделкой, мать перед входом. Сырость коридора, стук дверной москитной сетки.

В воспоминаниях сохранилось только то, что наступило потом.

Крючок на двери, лекарства, горячий шоколад. Врачи и мама у моей постели. Операция, боль, упражнения. Взгляды.

А до того – полный мрак.

Одни лишь истории, рассказанные или прочитанные. Такое впечатление, что я вообще появилась на свет как персонаж из книги матери. Девочка, которая рождалась, брыкаясь и крича. Девочка, чья мать еще до того, как открыла глаза, знала, что дочь пропала. Девочка, чья мать верила, что дочь выживет.

Мы обе из тех, кто выживает, любила повторять мать.

Интересно, узнаю ли я нашу бывшую улицу? Можно ли восстановить в памяти события двадцатилетней давности и понять, из-за чего десятилетиями позже убит человек?

В голове замелькали документы, которые собрал Натан Колман. Стенограммы интервью, звонки в полицию, отрывки из книги матери, выбранные им по какой-то причине. Он посвятил столько времени изучению моей жизни, что наверняка разглядел то, что не лежало на поверхности.

И все же собранным им кусочкам не хватало контекста. Мне предстояло заполнить этот вакуум. И самое главное – постараться хоть что-то вспомнить.

В интернете можно было найти обозначенный на карте путь от места исчезновения Арден до места ее обнаружения. Я слышала, что после спасения сюда водили туристов – почему бы не нажиться на драме?

Город прекрасно справился со своей ролью. Жители организовали поисковую операцию и спасли землячку. При этом выжил и сам город. Выстоял под натиском телевидения и прессы и не потерял себя, когда все похлопали и разошлись. Когда всеобщим вниманием завладели другие места, претендующие на сенсационность.

Я ни за что не нашла бы свой старый дом без навигатора. И вряд ли бы узнала. Когда-то его перекрасили в серый цвет. Трава вокруг пожухла. Москитной сетки, стук которой отдавался у меня в голове, на двери больше не было.

Повезло, что дом вообще уцелел после стольких лет.

Поравнявшись с домом, я остановила машину. На противоположной стороне росло несколько деревьев, за которыми начинался лес. Мы жили на самой окраине. Возле соседних домов – никаких машин. В окне кто-то мелькнул, и я двинулась дальше вдоль улицы, следуя по собственным стопам в ту ночь.

В самом конце улицы – поворот налево; здесь меня предположительно смыло с дороги. Я остановилась и вышла из машины. Редкие деревья, между ними – уходящая в лес канава. Туда-то и потащил меня грязевой поток, унося все дальше и дальше по траве и корням.

Я видела запись экскурсии, во время которой людей шаг за шагом подводили к тому месту, где меня затянуло под землю.

К люку вела еле заметная тропинка. Протоптанная идущими по моим следам. Когда я подошла, люк оказался наглухо забитым. Никаких признаков того, что здесь когда-то случилось. Правильно, ведь здесь я потерялась, а не нашлась. И все же большинство туристов ходили именно сюда. Это место стало символом трагедии, самым популярным, с образом зелененькой кроссовки, застрявшей между прутьями решетки.

Я представила себе: проблеск надежды – и нога выскальзывает из обуви.

Вряд ли я тогда все еще спала. Просто сознание похоронило травмирующие воспоминания. Тот кромешный ужас, когда меня несло в темноту подземных труб.

Во время поисков журналисты делали предположения о том, куда именно меня могло унести, показывая в новостях карту водоотводной сети. Вычисляли, где я могла дышать, откуда и куда двигаться.

Только та карта, насколько я знала из статей и книги матери, была неполной. Раньше здесь находились шахты, и новые трубы проложили поверх уже существующих. В результате где-то остались старые люки. Все отмеченные на карте выходы обошли еще в первые два дня и ничего не обнаружили.

Позже высказывались предположения, что меня, должно быть, вытолкнуло в один из коллекторов со стоячей водой. Что мне, возможно, где-то даже удалось отоспаться.

Мне очень крупно повезло. Однако пришлось проявить мужество, настойчивость, не поддаться отчаянию и не испугаться.

Случилось не иначе как чудо.

Чтобы я выжила, понадобилось столько совпадений, что мое спасение граничило с фантастикой. Потому-то всех так и цепляла эта история.

Место, где я стояла, не вызвало во мне никаких эмоций.

Меня нашли ближе к реке, у одного из люков, принадлежавших старому ливнеотводу. Мать считала, что я вцепилась в решетку и не отпускала ее несколько дней, пока Шон Колман не протянул мне руку. Может, хоть там я наконец что-нибудь вспомню.

Я вернулась к машине и объехала город, выполняя инструкции навигатора. В телефоне был указан и путь пешком. Той же тропой шла Эмма Лайонс в сопровождении своей телевизионной команды.

В листве деревьев шелестел вечерний ветер, раздавался стрекот сверчков, изредка кричали птицы; иногда в кустах прошмыгивал какой-то зверек.

Должно быть, здесь в тот вечер проходил и Шон Колман. В своем единственном интервью он сказал, что оставил машину на окраине города и возвращался туда после дневных поисков, когда заметил мою руку.

Я сразу узнала место. Поляна с люком посередине. Рядом с ним еще сохранилась мемориальная доска, теперь заросшая высокой травой. Я стояла там, где когда-то стояла Эмма, комментируя происходящее. Шон Колман держит меня за руку – значит, я жива.

Во время спасательной операции ко мне подобрались сбоку, чтобы случайно не покалечить. Никто не отважился сверлить решетку над моей головой. Вместо этого рядом вырыли яму и просверлили бетонную трубу, достав меня из-под земли.

Я вышла на поляну, больше не огороженную лентой, сдерживавшей репортеров и толпу любопытных. Теперь, двадцать лет спустя, решетка люка и вырытая яма были наглухо заделаны.

Отодвинув ногой высокие стебли травы, я увидела покрытую слоем грязи доску:

Подошла ближе, заглянула в отверстие. Внизу капала вода, слабо отдаваясь эхом в колодце. Я наклонилась так близко, что на меня пахнуло холодом. Закрыв глаза, ощутила первые предвестники паники. Головокружение, как и при взгляде в пустую коробку, когда отчаянно ищешь то, чего там нет.

Я встала на колени и схватилась за решетку. Ладони сразу похолодели. Из темного отверстия пахнуло сыростью. Посветила телефоном – ничего, кроме стен и стоячей воды. Выступ от другой ответвляющейся трубы. Я представила, как карабкаюсь вверх к свету и наконец протягиваю руку и хватаюсь за прутья.

Чуть ли не лежа на решетке, я всматривалась в темноту, вдыхая весь скопившийся там ужас. Потом закрыла глаза, пытаясь хоть что-то вспомнить, однако ощутила лишь пустоту – притягивающая черная дыра вместо воспоминаний.