Люди удачи - Надифа Мохамед

«Ну ты и псих, вон как разошелся, – упрекает его внутренний голос. – И чего ты этим добиваешься?» Он безмолвно возражает: «Проявляю гордость, добиваюсь мести», а потом тяжело садится на койку и роняет голову в ладони. И тут же рывком встает, становится лицом к Мекке, ставит ступни вместе и кладет ладони на живот на уровне пупка. Перед началом молитвы ему требуется минута, чтобы очистить разум от всех сдерживаемых внутри мыслей и чувств, которые давят на него, а потом он делает глубокий вдох и начинает. Аллаху Акбар. Закрывая глаза, успокаивая дыхание и касаясь лбом холодного бетона, он медленно уносится мыслями прочь из тюрьмы.

После салята Махмуду становится немного легче, но от одного чувства ему никак не удается отделаться – необо-снованной, но острой злости на Лору. Он уже четыре дня не удосуживался махать в окно и ждет, когда приближается и проходит обычное время их краткого общения, угрюмо желая, чтобы она чувствовала себя такой же несчастной, как он. Он понимает, что ведет себя неправильно, по-детски, но не может притворяться, будто все в порядке и она ничем его не обидела. Она уже потратила впустую два года его жизни, держа его при себе, как старую псину, и вот теперь он взаперти только потому, что эти белые шайаадиин, черти, ненавидят, что ему досталась одна из них. Ведь к этому все и сводится, разве не так? Он забрал у них одну из их женщин, и за это они наказывают его. «Черные отнимают у нас работу и женщин» – так пишут во всех газетах и говорят в лицо, если осмеливаются. Считают, что ты не имеешь никакого права зарабатывать или жениться на ком хочешь. Сомалийцы пытались предостеречь его, но он был слишком гордым и глупым, чтобы прислушаться. Эти девчонки тебя предадут. Они с любым готовы связаться, если приглянется им. Заставят твоих детей любого называть папой, а может, просто бросят их дома без присмотра. Теперь он не в силах смотреть Лоре в глаза, она сразу поймет, о чем он думает, она всегда видела его насквозь.

Он думал, что это просто игра, как кошка играет с мышами, заходил следом за девчонками в бары и выходил, улыбался, когда они удирали и хихикали: «Мне не разрешают разговаривать с черными». Черные чулки, красные губы, глаза обведены темным, высокие каблуки – его голова каждый чертов раз сама поворачивалась вслед за ними. Их слова говорили «нет», но глаза-то соглашались «да», так что он прибавлял шагу и думал, что уж следующая-то наверняка, следующая точно. Цветные девчонки так на него не действовали, с ними было слишком легко. «Ты же в такую даль притащился не ради юбки, точь-в-точь как твоя мамаша, оставшаяся дома» – так говорили вестиндийцы. Черные женщины знали, что им отказывают, и злились.

Однажды какая-то женщина из Вест-Индии, с огромным красным зонтом, заметила их с Лорой на улице, смерила обоих взглядом, сморщила нос и ехидно усмехнулась, спросив: «Увидел, что вся такая белая, и думаешь, уже жена, да?»

Он покрепче обнял Лору за плечи и огрызнулся: «Не лезь не в свое дело, женщина, я не из ваших». Каким же болваном он был.

Пять лет. Ему понадобилось пять лет, чтобы лишиться всех иллюзий насчет этого места. В любом случае тюремная камера выявит все совершенные им ошибки до последней. Махмуд встает и меряет шагами двенадцать квадратных футов пространства. Тот день в Дурбане, когда он впервые увидел корабль, разлегшийся в воде, как вулканический дымящий остров, его и погубил. Он подписал контракт, устроившись помощником буфетчика, потому что для «черной банды», команды кочегаров, был слишком слабосилен. Теперь у него вызывают улыбку воспоминания о том, как раздражала его работа в кухне, когда все его «братья» вкалывали внизу, в машинном отделении. Лишь через несколько недель он сообразил, что «черная банда» на самом деле разноцветная, а называют ее так потому, что все кочегары сменяются с вахты, почернев от угольной пыли. Его же работа была чистой, легкой и унизительной: «Почисти картошку, Али», «Ты оттер не весь жир с кастрюль, господи, да отчисти их уже как следует» или «Да насрать мне, кто там не ест свинину, чтоб сейчас же подал им окорок». Буфетчики были грубыми, но не чуждыми доброты. Один из них, лысый шотландец с выпуклыми венами, чуть не впился в глотку механику, когда тот швырнул тарелку со склизкой солониной Махмуду в лицо.

В часы отдыха он исходил до последнего уголка все палубы, его ногам было не привыкать к ежедневным пешим переходам на много миль, и он изумлялся, что этот зверь, этот стальной кит, рассекающий волны, несет на себе электричество, телефоны, лифты, бездымные плиты, туалеты со смывом и повсюду рычаги и диски, творящие чудеса. Магия белого человека. Как будто европейцы переделали мир и теперь им достаточно протянуть руки, чтобы все его волшебство явилось им. Именно корабль открыл ему пропасть между жизнью, которую он вел в Африке, и миром за ее пределами. Этот корабль, транспортное судно «Форт Эллис», с таким же успехом мог быть ракетой, несущей его на планету с зелеными, непонятно лопочущими инопланетянами и покрытыми льдом морями, и чем ближе было место их назначения, Кардифф, тем лучше Махмуд понимал, что Африка стала для него слишком тесной.

Только во время своего третьего плавания, когда мышцы вздулись на его тонких костях невысокими холмиками, он наконец пробился в чрево корабля, где трудились настоящие мужчины. Для топки он все еще не годился, поэтому его поставили на работу в угольный бункер подносчиком, перекидывать уголь к котлам, где кочегары, почти вялые от изнеможения, швыряли его в огонь. В угольных бункерах стояла тьма кромешная, которую рассеивал единственный переносной фонарь. Пол колыхался и кренился вместе с волнами Атлантики, подносчики спотыкались, уголь осыпался у них под ногами. На том судне в бункере однажды случился пожар, но не обычный – не было ни видимого пламени, ни дыма, только нестерпимый жар из глубин черной кучи, от которого выгнулась бугром стальная переборка. Старый подносчик-йеменец Насир, умевший определять качество угля на зуб, сказал, что такое иногда случается, когда слишком много нового угля наваливают поверх старого или когда бункер слишком долго простоял без дела. Об угле он говорил, как о закадычном, но переменчивом товарище, его ноги колесом почернели до мешковатых шортов. «Йалла! Йалла! Нет способа потушить огонь, кроме как сжечь его!» – кричал он, отпихивая Махмуда с дороги и быстро