Тайная жизнь Фиделя Кастро. Шокирующие откровения личного телохранителя кубинского лидера - Аксель Гильден

Но в 1994 году положение мое внезапно и резко изменилось. Сначала моя дочь Алиетта вышла замуж за венесуэльца и поселилась с ним в Каракасе. Затем мой младший брат, работавший поваром в Государственном совете и в этом качестве неоднократно обслуживавший Фиделя, решил попытать удачу и удрал на бальсе во Флориду, куда добрался после полного опасностей путешествия.

Два члена семьи за границей: этого было достаточно, чтобы относительно меня возникли подозрения. Начальник эскорта полковник Дельгадо вызвал меня, чтобы спросить, знал ли я о намерении моего брата покинуть Кубу. Я ответил, что нет – это было неправдой. После чего Дельгадо мне объявил, что при наличии брата и дочери, живущих за границей, я не могу оставаться на прежней должности: фактически, как я понял, Фидель лично отчислил меня из своего эскорта и первоначально планировал оставить меня в системе МИНИНТа, поскольку мои знания и навыки еще могли быть полезны.

Это было болезненным ударом. Я двадцать шесть лет (1968 года) находился на службе у Команданте, из них семнадцать лет (с 1977 года) в его эскорте, и мне было трудно так вот сразу перевернуть страницу. И тут начальник эскорта предложил мне такое решение. «Слушай, – сказал мне он, – возьми-ка две недели отпуска, чтобы обдумать, в каком подразделении МИНИНТа ты хотел бы служить, а потом снова приходи ко мне». Но по дороге домой, обдумывая сложившееся положение, я пришел к выводу, что, возможно, для меня настал момент уйти из профессии. Мне было сорок пять лет, я достиг в некотором роде предела карьеры, я все пережил, везде побывал. И точно знал, что выше мне не подняться. Так почему бы не выйти в отставку? У военных это можно сделать довольно рано.

Вернувшись домой, я рассказал жене о своем намерении и написал письмо в кубинскую службу соцобеспечения, чтобы заявить о своих правах на пенсию. Через две недели подал прошение об отставке, которое поначалу, как мне показалось, было принято. Однако вскоре генерал Умберто Франсис, начальник Главного управления охраны – службы, обеспечивающей безопасность всех высших руководителей страны, – вызвал меня к себе, чтобы сообщить, что о моем уходе не может быть и речи: «Ты никуда не уйдешь, а уж на пенсию точно!» Уверенный в своей правоте, в абсолютной преданности революции и ценности оказанных мной в прошлом услуг, я не подчинился и заявил о своем праве обратиться, в соответствии с уставом, к вышестоящему начальнику. Я хотел поговорить с Фурри, то есть с министром внутренних дел Абелярдо Коломе Ибаррой. Не имея ни малейшего желания критиковать систему, я просто собирался изложить ему свое желание вернуться к штатской жизни.

Через два дня в мою дверь постучали два подполковника, сообщившие, что генерал Умберто Франсис хочет снова видеть меня у себя в кабинете. Я немедленно выехал на своей машине. Когда прибыл на место, генерал Франсис лично приказал мне пересесть в другую машину, которая отвезет меня «кое-куда», где мы сможем поговорить спокойно… Едва я сел на заднее сиденье белой «Лады», как по бокам уселись двое конвоиров. Потом полковник Лауделио из военной контрразведки СИМ[44] сел впереди и объявил, что мы едем в гаванский пенитенциарный центр. Дело было плохо. Известный под именем «Сьен и Альдабо» по названиям улиц, на которые он выходит, этот центр является самой страшной кубинской тюрьмой: здесь полиция допрашивает уголовников с применением побоев, пыток и самого разного рода жестоких методов.

По нервозности моих конвоиров я сразу понял, что меня ждут крупные неприятности. Но я даже не предполагал, что проблема во мне самом! Я полагал, что кто-то из моих родственников или друзей совершил какое-то правонарушение. Но по прибытии на место Лауделио заявил мне:

– Ладно, Санчес, ты малый умный, мне не придется три часа объяснять тебе, что к чему: ты здесь находишься в качестве заключенного!

Тут я взорвался:

– В чем меня обвиняют?

– Держи себя в руках. Тебе все объяснят завтра.

– Но почему я здесь? – настаивал я.

У меня отобрали брючный ремень, шнурки и бросили на двадцать четыре часа в камеру, не известив о моем аресте жену, которая, не дождавшись моего возвращения, не находила себе места от тревоги.

На следующий день мне «объяснили»: сказали… что я – «изменник» родины и что у них имеются доказательства моего намерения бежать с Кубы. Это была совершенная ложь: такая мысль ни разу не приходила мне в голову.

Потом начались допросы. Тогда я узнал, что, вопреки постоянным уверениям Фиделя, на Кубе практикуются пытки, как и во всех латиноамериканских диктатурах, предшествовавших нашей: в Чили, в Аргентине, в Уругвае и т. д.

Допросы, проводившиеся одетыми в теплые пальто сотрудниками военной контрразведки, шли в маленькой комнатке, в которой был на полную мощность включен кондиционер, а я, как и все заключенные «Сьен и Аль-дабо», был одет лишь в футболку с короткими рукавами. Холодный воздух дул мне в лицо и на грудь. Когда я просил моих палачей немного уменьшить мощность кондиционера, они с насмешливым видом отвечали мне, что крайне сожалеют, но у них нет доступа к системе регулировки, находящейся в соседней комнате. Потом они оставляли меня одного на три-четыре часа, пока от холода ногти и губы у меня не становились фиолетовыми.

Это продолжалось целую неделю. Они добивались от меня признания в контрреволюционной деятельности, очевидно думая, что я сломаюсь и подпишу признание. Но я был так возмущен происходящим со мной, что вообще ничего не подписывал. Один из допрашивавших спросил: «Ты наверняка догадываешься, что находишься здесь по приказу Фиделя?» А через неделю он заявил, что администрация тюрьмы ожидает приказа Верховного Команданте, чтобы узнать, можно меня выпустить на свободу или нет. Так я понял, что нахожусь там исключительно по воле человека, которому служил на протяжении четверти века!

В тот момент мне хотелось напрямую поговорить с моим бывшим патроном, которому я легко объяснил бы, что ни в чем не виновен, что стал жертвой провокации. Что он ошибается. Что, возможно, его ввели в заблуждение на мой счет недоброжелательно настроенные по отношению ко мне некоторые сотрудники эскорта. Я прекрасно знал, что наш начальник Хосе Дельгадо тайно завидует мне по той простой причине, что сам он не обладает никакими талантами. Кроме того, должность ответственного за физическую подготовку сотрудников эскорта давала мне немалую власть внутри нашего подразделения, поскольку именно я отбирал тех, кто должен был сопровождать вождя в его поездках за рубеж.

Однако к Фиделю меня так и не допустили. Это еще раз доказывает, что он относится к людям как к вещам и выбрасывает их на помойку, когда они перестают быть ему нужны. Мне это было известно давно, но, зная, сколько для него сделал, я, как и многие люди в аналогичных обстоятельствах, полагал, что со мной он не поступит подобным образом.

* * *

Потом меня посадили в отвратительную одиночную камеру, в которой я в течение двух месяцев не видел дневного света. В «Сьен и Альдабо» кишащие тараканами камеры устроены так, что в них постоянно воняет мочой и экскрементами. Для отправления естественных надобностей существует обычная дыра. А водопроводный кран, из которого в день можно набрать столько воды, сколько входит в два обычных стакана, не больше, находится всего в десяти сантиметрах от этого омерзительного «туалета». С целью сбить мои внутренние биологические часы завтрак мне давали в четырнадцать часов, а обед (отвратительный, холодный, к тому же недостаточный по количеству) – в восемь часов утра. В дополнение ко всему этому в камере стояла духота и жара; контраст с холодом в комнате для допросов был невыносимым. Для завершения картины надзиратели принесли мне набитый волокнами риса матрац, явно зараженный, и через несколько дней у меня на коже, от талии и ниже, в том числе и на тестикулах, высыпали гнойные болячки.